Глава 6
Под звездами
— 1 —
Эстер исполнилось шестнадцать лет. «Пора подумать о замужестве Эстер», — сказал папа маме. Был один выдающийся молодой человек, на которого папа положил глаз.
Йом Тов Липман Штерн был одним из многих молодых людей в группе, в которой папа преподавал после вечерней молитвы. Он жил в Ист-Сайде со своими родителями, равом Йосефом и Шейной Штерн, и братом Давидом Зуссманом, который был старше его на восемь лет.
Его отец, бабушка и дедушка эмигрировали из Европы в конце девятнадцатого века. Реб Йосеф был уважаемым учеником Хофец Хаима, который разрешил ему поселиться в Америке. Хотя Хофец Хаим не был сторонником такого шага для большинства евреев того времени, он был уверен, что Реб Йосеф не попадет под влияние антирелигиозной атмосферы, царившей тогда в Соединенных Штатах.
Он выбрал Реб Йосефа своим посланником для сбора средств для радуньской ешивы. Хофец Хаим отказывался принимать пожертвования для ешивы безвозмездно и послал свои книги для раздачи жертвователям.
Через некоторое время после приезда в Нью-Йорк Реб Йосеф встретил свою будущую жену, Шейне, которая недавно приехала из России. Их трое сыновей, Давид Зуссман, Авраам Шмуэль и Йом Тов Липман, выросли блестящими молодыми людьми. К сожалению, Авраам Шмуэль скончался в возрасте девятнадцати лет после, казалось бы, элементарной операции по удалению аппендицита.
Рав доктор Давид Зуссман Штерн стал духовным лидером организации «Молодой Израиль» Ист-Сайда. Каждый шаббат после обеда, в любую погоду, он шел через Вильямсбургский мост (который соединяет Бруклин с Манхэттеном), чтобы читать лекции на различные темы Торы для молодых членов организации. Кроме того, два раза в неделю он проводил уроки по Писанию для подростков. Благодаря самоотверженным усилиям, которые он прилагал безвозмездно, многие юноши и девушки стали преданно соблюдать законы нашей веры.
[Примечание переводчика: так как с нашей точки зрения, данная тема представляет исторический интерес, мы приводим здесь очень краткую историю возникновения движения “Young Israel”. Эта историческая справка цитируется из книги “Rav Avigdor Miller – His Life and His Revolution”.
Движение «Молодой Израиль»
Первое поколение американских евреев, детей эммигрантов, было сосредоточено на финансовом и социальном подъеме в ущерб Торе. Молодые американцы смотрели свысока на Старый Свет с его старой религией и были очарованы перспективой стать частью чего-то нового, веселого и захватывающего — блестящего будущего, которое, казалось, сулил им светский американский образ жизни.
Однако в 5673 (1913) году в нью-йоркском Нижнем Ист-Сайде появилась группа людей, которые решили, что надо что-то противопоставить разрушению традиций и религии. Эти идеалисты решили создать динамичную ассоциацию, в которой молодые американские евреи могли бы чувствовать себя частью группы, которая старается вернуться к вере отцов.
Первый шаг, который они предприняли, заключался в том, что они обратились к руководителям известной организации под названием «Еврейская Кеила» чтобы договориться о проведении лекций на английском языке для молодого поколения по вечерам в пятницу. Понятие лекции на английском языке на еврейские темы было настолько чуждым в те времена, что они не смогли найти ни одну синагогу, которая согласилась бы их проводить!
В конце концов, они убедили знаменитый Пайк-стрит Шул разрешить им использовать свое здание — при условии, что тот, кто читает лекцию, будет возвращаться в эту синагогу в субботу утром и повторит там урок на идиш. Так родилось движение «Молодой Израиль», визитной карточкой которого стал урок Торы, который проводился в пятницу. Каждую неделю приглашался англоговорящий лектор, чтобы объединить и вдохновить еврейскую молодежь Америки.
Через несколько лет эта группа наконец открыла свою собственную общину — «Молодой Израиль Манхэттена». Их духовным лидером стал раввин д-р Йосеф Штерн. Через несколько лет в Вильямсбурге (район Бруклина) открылся второй «Молодой Израиль», и с тех пор было открыто множество синагог, гордо носящих название «Молодой Израиль».
Чтобы сохранить целостность движения, «Молодой Израиль» установил строгие правила. Например, человек, не соблюдающий шаббат, не мог быть назначен ни на какую должность в общине. В те времена это считалось высоким стандартом и было уникальным для движения «Молодой Израиль». Даже ортодоксальные организации были вынуждены назначать администраторов, не соблюдающих субботу, в качестве видных или ключевых фигур в своих советах. Это правило сразу вывело «Молодой Израиль» на совершенно новый уровень.
Они также пытались свести к минимуму влияние денег и наложили определенные ограничения на входящие в их состав синагоги. Например, они не брали денежные обязательства, сделанные во время благословения «ми шеберах» в шаббат, и настаивали на кошерном разделении между мужчинами и женщинами в своих синагогах. Они твердо придерживались ашкеназской традиции, но в то же время делали молитву более привлекательной для молодого поколения, приглашая талантливых канторов и включая в молитву красивые мелодии.
«Молодой Израиль» приложил много усилий для поддержки и защиты Торы и тех, кто ей предан. Это включало в себя улучшение стандартов кашрута и семейной чистоты, а также организацию образовательных уроков. Члены «Молодого Израиля» жертвовали ради шаббата и стремились побудить на это других. Положительное влияние движения «Молодой Израиль» в те трудные годы стало одним из поворотных моментов для американского еврейства. Лидеры движения «Молодой Израиль» пользовалось большим уважением и часто выступали в качестве правой руки мудрецов Торы.
— 2 —
Йом Тов Липман учился в Нью-Йоркском университете на профессию бухгалтера. Он также был сведущ в Талмуде. У него дома была внушительная библиотека религиозных книг.
Папа послал своего близкого друга поговорить со Штернами об их сыне, Йом Тове Липмане, как о возможном женихе для Эстер. Они были довольны предложением, поскольку были наслышаны о папиной репутации.
После нескольких встреч Эстер была помолвлена — первая в семье Германов. Свадьба была назначена на 19 декабря 1922 года в Бетховенском зале на углу Пятой Восточной улицы и Третьей авеню в Манхэттене.
— 3 —
Каждый день я с нетерпением спешила домой из школы, чтобы участвовать во всеобщем возбуждении. Мама была занята покупками одежды для невесты, обустройством новой квартиры Эстер, покупкой новых нарядов для свадьбы остальным членам семьи и приемом всех родственников и друзей, которые приходили с поздравлениями.
Папа был занят подготовкой к самой свадьбе. Приглашения, которые он заказал, отличались от всех еврейских приглашений, которые печатались до этого в те дни в Нью-Йорке.
«Мистер Герман, вы абсолютно уверены, что хотите добавить это в приглашение?». Голос печатника дрогнул, когда он прочитал то, что написал папа: «Дамы, пожалуйста, приходите одетыми в соответствии с еврейским законом».
«Напечатайте все как есть. Я не хочу никаких изменений», — решительно сказал папа. «Я также хочу напечатать отдельные карточки со следующей формулировкой: Мужчин и женщин просят танцевать отдельно».
Печатник неодобрительно покачал головой. «Люди будут над вами смеяться».
«Пусть смеются». Папа был невозмутим. «Я хочу следовать заповедям Торы. А еще я хочу заказать большой картонный плакат, — продолжал он, — с такими словами». Папа написал эти слова жирными заглавными буквами: «ВСЯ ЕДА ПРИНАДЛЕЖИТ Г-СПОДУ; ПОСЛЕ БЛАГОСЛОВЕНИЯ — ВАМ».
Из типографии папа отправился к поставщику, который должен был готовить еду на свадьбу. «Я хочу сам откашеровать все кастрюли и сковородки перед свадьбой моей дочери. Я также хочу, чтобы вся посуда была новой».
«Что не так с моими кастрюлями, сковородками и посудой?» — с изумлением спросил поставщик. «Все мои религиозные клиенты использовали их до сих пор без каких-либо вопросов».
Папа вложил крупную купюру в руку поставщика. «Это всего лишь задаток», — заверил его папа.
«Это ваши деньги, господин Герман. Все будет сделано по вашему желанию».
За несколько дней до свадьбы папа снова связался с поставщиком. «Я хочу быть на бойне, когда будут резать цыплят». На этот раз повар неодобрительно цокал языком, но не произнес ни слова.
И вот настал день свадьбы — холодный, ясный и ветреный декабрьский день. Невеста Эстер, в свои семнадцать лет, сияла. Мама выглядела прекрасно, но нервничала. Я была наряжена в розовое платье с оборками и новые черные туфли из лакированной кожи; мои старшие сестры Фрида и Бесси и мой брат Дэви также были одеты в свои новые наряды. Папа был самым впечатляющим в своем костюме принца Альберта и высоком цилиндре.
Пока мы ехали в свадебный зал, папа инструктировал меня, как нести большую надпись, которая должна была напоминать гостям о необходимости произнести соответствующие благословения перед свадебным угощением.
Мы вошли в зал; папа шел впереди, готовый к бою. Один из наших родственников стоял у входа с платками, которые папа приготовил для любой женщины, пришедшей в неподобающем наряде. Другой родственник вручил каждому гостю карточку, на которой было написано, что мужчины и женщины должны танцевать отдельно.
Приглашения и открытки вызвали бурную реакцию среди сотен гостей. Дамы стояли группами, обсуждая неслыханные для того времени дополнительные пожелания. Некоторые были настроены откровенно враждебно. «Где он набрался наглости указывать нам, как одеваться?» — с сарказмом спросила одна женщина.
«Мне пришлось купить специальный жакет, чтобы надеть его поверх вечернего платья, ״ — жаловалась другая.
Обсуждения мужчин были не менее язвительными. «Вы можете себе представить? Я не имею права танцевать с кем хочу!».
Папе было нелегко. Мягкая музыка манила, и вот уже несколько дерзких парочек скользили по полированному полу. Папа подходил к каждой паре. «Я должен попросить вас перестать. Тора запрещает мужчинам и женщинам танцевать вместе».
Плакат, который я с гордостью демонстрировала, также вызвал несколько едких замечаний: «Мне не нужно говорить, чтобы я мыл руки перед едой или произносил благословение», — воскликнул пожилой мужчина.
Мы вернулись домой со свадьбы уставшие и сонные, но папа был в приподнятом настроении. «Видите, дети, когда человек исполняет заповеди Торы, он должен вести себя гордо и без стыда».
Папа создал прецедент, и то, на чем он настаивал тогда, стало общепринятым поведением на религиозных свадьбах в наши дни.
— 4 —
Ниже приводятся выдержки из письма дяди Янкева Лейба к дедушке и бабушке Андрон в Эрец Исраэль на следующий день после свадьбы Эстер. Это мой перевод с идиша.
Я пишу это письмо на следующее утро после свадьбы моей племянницы Эстер, первой из ваших внуков вступившей в брак. Я хочу дать вам отчет о свадьбе.
Я был на многих свадьбах, но эта свадьба была настоящей, прекрасной еврейской свадьбой во всех деталях. Пусть Ашем благословит нас многими такими радостными событиями!
Зал расположен на углу Пятой улицы и Третьей авеню. Это не аристократический зал, как Astor или Waldorf Astoria, но внутри он очень просторный. Столовая также очень удобна.
Во вторник вечером в семь часов моя жена, дети и я приехали в дом Эйдл. У неё в столовой стол ломился от напитков и других деликатесов. Вокруг стола сидели раввины и другие ученые мужи, которые обсуждали темы Торы.
В другой комнате женщины были заняты тем, что наносили последние штрихи на наряд невесты. Мои дочери, Эстер и Юдис, присоединились к остальным родственницам, чтобы помочь в выполнении этой заповеди. И в самом деле, Эстер выглядела прекрасно, как сияющая звезда — Штерн — это ее имя после замужества. (На языке идиш, слово «штерн» означает «звезда».)
Немного погодя прибыл жених с родителями. Он очень красиво выглядел в своем парадном костюме.
В добрый час, мы наконец-то сели в автомобили, чтобы ехать в свадебный зал. При входе каждый получил карточку на английском языке с требованием, чтобы мужчины и женщины танцевали отдельно. Янкев Йосеф следил за тем, чтобы все его требования были выполнены.
Когда мы приехали, было много гостей, и их становилось все больше и больше: раввины, ученые мужи, важные личности, молодые люди, все в шапках или ермолках. Ни у кого не было непокрытой головы.
Мужчины танцевали с мужчинами, а женщины — с женщинами!
В 11:00 вечера началась церемония. Мы с женой были сопровождающими, шедшими позади невесты и ее родителей.
Раби Реймер и раби Сильман из ”Тиферес Йерушалаим” провели свадебную церемонию. После того, как был разбит бокал, по всему залу раздалось «мазл тов».
Затем все мужчины взялись за руки и стали танцевать по кругу. Женщины сделали то же самое. Было удивительно смотреть, как все, даже дряхлые старики, танцевали с огромным энтузиазмом. Было очевидно, что танцы проистекают из духовной радости. Старые становились молодыми. Слабые становились сильными. Они танцевали без остановки допоздна.
В полночь мы пошли в столовую. Впереди всех, Рухома несла большущую надпись на английском языке, которая гласила: «Вся еда принадлежит Г-споду; после благословения — вам». Это был «мягкий намек» на то, что нужно вымыть руки и произнести благословение над халой. Обед был тщательно продуман, как во времена царя Соломона.
Я боялся, что речи будут продолжаться все семь дней празднеств. Однако невеста попросила, чтобы речей было не слишком много, и в этом Янкев Йосеф уступил ей. Выступили только два раввина и я.
Исроэль Иссер зачитал множество поздравительных телеграмм. Ваша была зачитана первой и вызвала самые бурные аплодисменты.
Гостей попросили не покидать зал до окончания шева брахот (специальных благословений, которые произносят во время и после свадьбы), и все остались.
Все гости с большим рвением произносили благословения после трапезы. Примерно в три часа ночи счастливые гости начали расходиться, благословляя жениха и невесту, чтобы они жили счастливо в течение долгих лет.
После свадьбы, Липман работал бухгалтером и продолжал изучать бухгалтерский учет по вечерам. Через некоторое время он получил диплом бухгалтера.
Когда Липману было двадцать шесть лет, у него развился хронический нефрит — заболевание почек, которое часто приводит к летальному исходу. В течение многих месяцев он был прикован к постели. Врач за врачом приходили к нему.
Наконец знаменитый профессор Лёб вынес страшный приговор. Липману оставалось жить не более шести месяцев. Это было печальное и тяжелое время для семей Германов и Штернов. Они взяли на себя содержание Эстер и ее детей, а также оплачивали огромные медицинские расходы, связанные с болезнью Липмана. Чудесным образом Липман оправился от тяжелой болезни.
Тридцать лет спустя, когда раввин доктор Давид Зуссман Штерн сидел шиву (семь дней траура) по своему младшему брату, Йом-Тову Липману, он поведал нам следующую необычайную историю:
«Мой отец, Рав Йосеф Штерн, по понятным причинам был очень расстроен прогнозом профессора. Он не находил себе покоя ни днем, ни ночью. И тогда он написал письмо своему ребе, Хофец Хаиму, в котором изложил свои глубокие страдания и попросил его молиться о выздоровлении сына. Мой отец добавил приписку, в которой спросил Хофец Хаима, разрешено ли ему отдать оставшиеся годы жизни сыну. Хофец Хаим ответил утвердительно».
В заключение раби Штерн сказал: «Как вы знаете, мой брат, Йом Тов Липман, полностью оправился от своей страшной и смертельной болезни. Через несколько месяцев мой отец заболел раком и через полтора года скончался».
Йом-Тову Липману было даровано еще тридцать лет. За это время он и Эстер вырастили семью, состоящую из знатоков Торы и настоящих еврейских дочерей. Он был человеком, который тихо, без шумихи, совершил множество добрых дел и оказал благотворительную помощь сотням людей.
В течение многих лет Липман регулярно посвящал несколько часов после обеда в Шаббат преподаванию Мишны, «Эйн Яаков» и «Шулхан Арух» группе учеников.
— 5 —
Фрида была моей любимой сестрой. Она была старше меня на восемь лет и, на мой взгляд, обладала великой мудростью. Ночью мы спали в одной двуспальной кровати. Перед тем как заснуть, Фрида рассказывала мне чудесные сказки и читала стихи, которые меня совершенно завораживали.
На мое шестилетие она устроила для меня вечеринку-сюрприз и пригласила моих маленьких подружек. В разгар праздника вошел папа. «Что это?» — спросил он. Папа не считал празднование дня рождения еврейским обычаем.
Фрида объяснила: «Папа, у Ракомы сегодня день рождения. Она такая хорошая девочка, и я хотела устроить ей праздник».
Я с трепетом ожидала того, что последует за этим. Папа поймал мой взгляд, и его тон смягчился. «Рухома, ты стала на год старше. Если этот день рождения поможет тебе стать на год лучше, значит, он того стоит и достигнет своей цели».
Я вздохнула с облегчением, когда папа вышел из комнаты. Слова папы оставили свой след, независимо от того, осознала я их глубокий смысл в тот момент или нет.
Однажды, когда я играла в валеты на полу в столовой, Фрида, пробегая мимо, случайно наступила мне на мизинец. Он распух и стал черно-синим, но я не заплакала. Фрида обняла меня и виновато сказала: «Ракома, я не хотела тебя обидеть. Мне очень жаль».
Дрожащими губами я ответила: «Фрида, я люблю тебя так сильно, что мне не больно».
В восемнадцать лет Фрида еще не была обручена, и теперь она считалась «старой девой» в нашей семье. Хотя она встречалась с несколькими прекрасными молодыми людьми, никто из них ее не привлек.
Один из молодых людей, с которым она познакомилась, был из очень уважаемой семьи раввинов, и сам он обладал раввинским званием. Папа и мама были очень довольны и надеялись, что Фрида выберет этого молодого человека в мужья.
Однажды вечером Фрида вернулась после встречи с ним в ужасном расстройстве. «Я думаю, что больше не хочу с ним встречаться «, — сказала она папе и маме. «Мы отходили от бордюра тротуара, чтобы перейти улицу, и маленький котенок потерся о его ногу. Он грубо пнул его. Я не думаю, что человек, который так поступил с беспомощным котенком, обладает добрым сердцем. Мама и папа, вы научили меня быть внимательным не только к людям, но и к животным».
Мама пыталась убедить Фриду, что это лишь единичный случай, и он мало что говорит о его характере в целом. Но папа встал на сторону Фриды и сказал маме: «Эйдл, я считаю, что на Фриду не нужно оказывать давление».
— 6 —
Реб Аарон Цви Гершон Кауфман эмигрировал из России из города Двинска, в 1880-х годах. Его отец, реб Йосеф Кауфман, был хорошим другом моего деда Андрона, который также был родом из Двинска. Реб Аарон Цви Гершон женился на Тобии Зизмор, которая приехала в Соединенные Штаты примерно в то же время, что и он. Они воспитали своих пятерых детей в духе соблюдения Торы и уважения к иудаизму.
Когда семья Кауфман переехала в соседнее здание, мы очень обрадовались, что они стали нашими соседями. Их старший сын, Филипп, учился в ешиве рабби Якова Йосефа и входил в ее первый выпускной класс начальной школы. Теперь Филипп днем работал в магазине мужской одежды, а вечером вместе с отцом посещал папины уроки.
Фрида близко подружилась с Бесси, младшей сестрой Филиппа, и часто навещала ее. Филипп очень заинтересовался Фридой, а вскоре и она проявила к нему интерес.
Она сказала папе, что хотела бы пойти с ним на официальное свидание, и папа согласился. Фрида обручилась с Филиппом незадолго до своего девятнадцатилетия и вскоре после этого вышла замуж. Мне было очень тоскливо при мысли о том, что моя любимая Фрида оставит меня из-за Филипа. Хотя он изо всех сил старался стать моим другом, прошло много времени, прежде чем я с ним примирилась.
Свадьба Фриды была копией свадьбы Эстер. Папино требование, чтобы мужчины и женщины танцевали отдельно, все еще встречало сопротивление. Но была и дополнительная трудность. Поскольку свадьба проходила в жаркий августовский день, его карточка с просьбой: «Дамы, пожалуйста, приходите одетыми по еврейскому закону», была истолкована некоторыми гостями весьма вольно. Однако папа был готов и к этому. Он пришел на свадьбу с целым набором шалей, шарфов и легких свитеров, которые гостям пришлось с неохотой принять.
Фрида и Филипп въехали в квартиру через дорогу от нашего дома, так что я оставалась очень близка с Фридой, пока сама не вышла замуж, и мы с мужем не уехали в Мир.
— 7 —
Когда Нохуму Довиду исполнилось пятнадцать лет, папа определил его в ешиву Нью-Хейвен в штате Коннектикут. Ешива была основана рабби Иегудой Хершелем Левенбергом, главным раввином Нью-Хейвена, и он стал ее главой. Раввин Шейнкопф также преподавал там.
Учебная программа ешивы была построена по образцу европейских ешив; в ней не было светских предметов — это была первая такая ешива в Америке.
Для мамы уход Дэви из дома дался очень тяжело, но она смирилась с этим. Когда Дэви приезжал домой во время каникул или праздников, мама одаривала его всей своей нерастраченной любовью и вниманием, готовила все его любимые блюда. Я всегда с нетерпением ждала его приезда домой, потому что с той минуты, как он переступал через порог, в доме воцарилась праздничная атмосфера.
Рабби Моше Мордехай Эпштейн, глава ешивы «Хеврон» в Эрец-Исраэль, был одним из наших гостей, когда бывал в Нью-Йорке. Когда Дэви пробыл в Нью-Хейвене два года, папа посоветовался с Раби Эпштейном и решил отправить его в Эрец-Исраэль учиться в ешиве «Хеврон».
На этот раз мама была против, но папа сказал: «возражение отклоняется». Дэви отплыл в Эрец Исраэль. Он был одним из первых американских мальчиков, отправившихся в чужую страну учиться в ешиве. Шел 1925 год.
Дэви учился в Хевроне уже более трех лет, когда следующий случай заставил папу послать за ним.
— 8 —
Во сне я услышала мамины всхлипывания. Проснувшись, я увидела первый свет, проникающий в окно, и быстро вскочила с кровати. Я побежала на кухню, дрожа от холода на рассвете одного из последних дней осени.
Папа и мама сидели за столом. Мама была закутана в свой теплый халат. Глаза у неё были красными от слез. «Мама, в чем дело? Почему ты плачешь?» — спросила я с тревогой.
«Ничего страшного, Рухомачка», — сказала она мне дрожащим голосом, пытаясь улыбнуться. «Иди обратно в постель. У тебя еще полно времени до школы».
«Папа!» — воскликнула я. «Я не смогу снова заснуть, пока не узнаю, почему мама плачет. Что случилось?»
«Мама расстроена сном, который ей приснился».
«Пожалуйста, расскажи мне сон, мама», — умоляла я.
«Расскажи Рухоме сон», — убеждал папа маму. «Пусть она услышит его».
«Хорошо, я тебе его расскажу», — согласилась мама. «Мне приснилось, что я услышала душераздирающие рыдания, доносящиеся из закрытой комнаты. Я нашла ручку двери, тихонько приоткрыла ее и заглянула внутрь. Комната была огромной и пустой, если не считать огромного гроба на полу. На стуле возле гроба сидела женщина в длинном черном платье и черной косынке, покрывавшей ее голову. Несмотря на то, что она сидела, я понял, что это была самая высокая женщина, которую я когда-либо видела в своей жизни. Она безудержно рыдала.
«Вдруг я услышал голос, шепчущий мне на ухо: В гробу лежит Авраам Авину (праотец Авраам), а рядом с ним сидит Сара, оплакивающая его смерть.
«Но мама, — перебила я, — в Торе сказано, что Авраам Авину оплакивал Сару Имейну (праматерь Сару). А у тебя во сне — всё наоборот».
«Правда, — ответила мама, — но это то, что мне приснилось». Мама продолжила рассказывать свой сон. «Как только я услышала, кто они, я бросилась в комнату и тоже начала плакать и кричать. От горя я разорвала одежду и завопила: «Я не выйду из этой комнаты, пока вы не пообещаете мне, что мои молитвы будут услышаны».
«Пока я там стояла, верхняя часть гроба сдвинулась, и показалось лицо Авраама Авину. Его глаза были закрыты, но слезы текли у него по щекам на длинную белую бороду.
Сара Имейну взяла меня за руку и сказала мне: «Теперь ты можешь идти. Твои молитвы были услышаны».
«Тогда я проснулась, но сон был таким ярким и пугающим, что я до сих пор не могу успокоиться и перестать плакать». Мама вытерла глаза и замолчала. Папа сидел в глубокой задумчивости. Громкое «тик-так» наших часов над каминной полкой скорбно отбивало время. Я поежилась. Мама сказала: «Рухома, иди надень что-нибудь теплое, а то простудишься. Я разожгу плиту и сделаю тебе горячий чай с молоком».
Затем, повернувшись к папе, она сказала: «Ну, Янкев Йосеф, ты всегда так точно толкуешь сны — что означает мой сон?».
Я видела, что папа глубоко взволнован. Он сидел за кухонным столом, положив голову на руки. Наконец, он прочистил горло и сказал: «Эйдл, это очень хороший сон. Если ты видишь во сне великих людей, это всегда многообещающий знак. То, что ты увидела Авраама Авину и Сару Имейну, — это огромная заслуга. Твои молитвы, какими бы они ни были, обязательно будут услышаны».
Мама, успокоенная, занялась разжиганием кухонной плиты и поставила на нее чайник.
«Знаешь, Эйдл, — продолжал папа, — после того, как Нохуму Довиду исполнилось двадцать лет, я всё время думаю о нем. Я думаю, что ему пора вернуться домой и найти себе пару».
Мама странно посмотрела на папу. «Что ты сказал?»
«Я серьезно, Эйдл. Я хочу, чтобы Нохум Довид вернулся домой», — с ударением повторил папа.
«Янкев Йосеф, я просто не понимаю тебя. Он так хорошо учится. Мы получаем от него такие замечательные письма и отличные отзывы от главы его ешивы. Почему ты настаиваешь на его возвращении? Он молод. Он может подождать и поучиться ещё год или два, прежде, чем жениться.
«Я думаю, это первый раз, когда ты хочешь, чтобы Нохум Довид вернулся домой из ешивы, а я за то, чтобы он остался, хоть я так хочу его увидеть. Ты знаешь, как я была против того, чтобы ты отправлял нашего единственного сына на другой конец света, когда в Америке теперь есть такие хорошие ешивы. Это ты настоял на том, чтобы он поехал в Эрец Исраэль и учился там в ешиве Хеврон».
Папа слушал маму, но мысли его витали где-то далеко. Он покивал головой. «Эйдл, в Талмуде сказано: «В восемнадцать лет – к свадебной хупе, но можно ждать до двадцати». Я никогда не искал себе особых разрешений, и не хочу начинать сейчас.
«Я хочу, чтобы Нохум Довид вернулся домой». В тоне папиного голоса прозвучала безоговорочность.
«У меня есть идея», — сказала мама. «Давайте спросим совета у Реб Боруха Бера, который скоро должен прийти на завтрак. Что бы он ни посоветовал, мы должны согласиться».
Мы с нетерпением ждали прихода Реб Борух Бера. Примерно через час, когда мне еще не нужно было уходить в школу, он пришел со своим зятем, Реб Реувеном. Мама приготовила для них завтрак.
Когда они закончили, мама сказала Ребе Боруху Беру: «Ребе, прошлой ночью мне приснился сон. Я хочу, чтобы вы его услышали «. Затем она повторила ему свой сон. Он сидел, отвернув голову, так как никогда не смотрел на женщин прямо. Однако было видно, что он сосредоточен на каждом мамином слове.
Когда мама закончила рассказывать сон, она быстро добавила: «Теперь Янкев Йосеф вдруг захотел, чтобы Нохум Довид вернулся из Хеврона и нашел себе невесту, потому что ему только что исполнилось двадцать лет. Я считаю, что, поскольку он сейчас так хорошо учится, он может подождать».
Реб Борух Бер долго молчал. Затем он заговорил: «Сон очень хороший. Что касается возвращения Нохума Довида домой — если Реб Яаков Йосеф хочет, чтобы он вернулся домой, он должен это сделать. Я не хочу возражать против слов цадика».
В то же утро папа написал Нохуму Довиду, сообщив ему о своем решении. Он вышлет ему билет на пароход в ближайшее время. Папа попросил его совершить необходимые приготовления, чтобы как можно скорее покинуть Эрец Исраэль.
Нохум Довид читал письмо папы со смешанными чувствами. «Увидеть папу, маму, семью…, но как же моя учеба — мой духовный рост? А сватовство? Мальчики будут смеяться надо мной».
Он отнес письмо своему рош-ешиве, ребе Моше Мордехаю Эпштейну, и прочитал его ему. Его реакция была похожа на реакцию Реб Боруха Бера, поскольку он тоже очень хорошо знал папу.
«Нохум Довид, ты должен слушаться своего отца», — посоветовал он ему. Какое-то время продолжалась переписка, и только к началу февраля Дэви был готов уехать из Хеврона.
Перед отъездом друзья устроили ему сюрприз в виде оживленной вечеринки «Цейсхем л’шалом» (езжай с миром). Несколько его американских друзей схватили его шляпу, написали свои имена на подкладке и выгравировали слова: «Пусть менее, чем через год, ты снова будешь учиться в ешиве за границей». Нохум Довид выехал из Иерусалима после слезного расставания с нашими дедушкой и бабушкой Андрон, которые поселились в районе Гиват Шауль.
— 9 —
Он проехал на поезде через Синайскую пустыню по дороге к Порт-Саиду в Египте, откуда должен был отплыть его корабль. Но когда он наконец добрался туда, его судно уже ушло. Китайское грузовое судно собиралось отплыть, и поскольку ему нужно было добраться до Франции, чтобы успеть на пароход, пересекающий Атлантику, у него не было другого выбора, кроме как спросить у капитана, может ли он его переправить через Средиземное море. Капитан разрешил ему подняться на борт, взяв за это символическую плату.
Он был единственным белым человеком среди нескольких сотен китайцев. Его каюта, в которой он жил вместе с молодым китайцем, находилась на нижней палубе. В первое утро в море, когда Дэви надел тфилин, китайский юноша завороженно смотрел на это странное зрелище.
Дэви пробыл на борту два дня, когда в открытом море разразился неистовый шторм. Был эрев Шаббос. Корабль раскачивался взад и вперед, разъяренные волны бились о борта, грозя перевернуть его и отправить в водяную могилу.
Дэви съёжился в своей крошечной каюте, молясь Всевышнему.
Корабль вот-вот должен был опрокинуться, когда капитан с несколькими другими матросами ворвался в его комнату и на ломаном английском приказал Дэви: «Надень свои черные ящики и ремни и молись своему Б-гу!». Дэви немедленно надел тфилин. Несколько здоровенных матросов вынесли Дэви на скрипящую, раскачивающуюся, захлестываемую волнами палубу.
Надев тфилин, он громко воззвал к Б-гу: «Уже почти Шаббат, день отдыха. Пусть море отдохнет». День клонился к вечеру и уже начинался Шаббат. Вдруг море чудесным образом успокоилось.
Капитан и матросы крепко расцеловали Дэви в обе щеки. В течение всего путешествия Дэви оказывали всяческие почести. Во время еды, хотя по соображениям кашрута он ел только фрукты, он сидел рядом с капитаном, и его называли «святым».
10
То был радостный день, когда пришла телеграмма от Дэви с сообщением о времени его приезда. Папа подготовил нас всех. «Помните, что Нохум Довид — взрослый мужчина и бен Тора. Никаких поцелуев. И ты, Эйдл, тоже; он уже не маленький мальчик».
Мы отправились на пирс по крайней мере за час до того, как судно должно было причалить. Это был первый раз, когда мы вместе отправились куда-либо так рано утром, и нам было трудно сдерживать волнение. Я все время думала о Дэви, каким я его знала почти три года назад. Был ли он теперь совсем другим? Он был моим старшим братом, которого я обожала. Он всегда уделял мне особое внимание как ребенку в семье. Но теперь я больше не могла бегать и обнимать его, как раньше.
Мы все были погружены в свои мысли, ожидая прибытия с замиранием сердца. Наконец, раздался гудок, суета и беготня докеров, которые ставили пароход на якорь. Мы подошли к краю пирса настолько близко, насколько это было разрешено, и ждали, глядя вверх.
Затем мы увидели, как Нохум Довид спускается по трапу. Мальчик, который уехал от нас, теперь стал красивым, взрослым молодым человеком, который радостно махал нам рукой. Наконец-то он с нами!
Папа приветствовал его, как генерал, награждающий медалью за отвагу своего солдата. Я вдруг застеснялась и не знала, что сказать. Мама забыла все папины наставления и прижала Дэви близко к сердцу, обнимая и целуя его. Слезы счастья катились у неё по раскрасневшимся щекам.
Нохум Довид выполнял роль бен Тора в совершенстве. Однако он одарил меня тем особенным взглядом и улыбкой, которые говорили о том, что он по-прежнему мой любимый старший брат, и быстро прошептал: «У меня есть для тебя подарок». Мир казался мне прекрасным.
И тут пошло-поехало! Сын Реба Янкева Йосефа вернулся из Хеврона и был готов к женитьбе. Сваты приходили толпами. У каждого из них была своя супер-особенная девушка для него.
У одного была дочь миллионера со всеми хорошими чертами характера. У другого была девушка, чья семья происходила из многих поколений раввинов – такая родословная! У третьего была дочь бизнесмена, который был готов переписать больше половины бизнеса на имя Дэви. У четвертого была очень образованная девушка, учительница, которая получала высокую зарплату.
В дополнение ко всему этому были наши благонамеренные родственники и друзья, у которых была дочь, сестра, кузина или знакомая, идеально подходящая для Дэви. Я и не подозревала, что в Америке так много супер-особенных молодых девушек.
Нохум Довид плыл по морю потенциального брака, не обращая внимания на все это. Мама приняла это как естественное явление. «Кто бы не хотел выйти замуж за такого прекрасного молодого человека, как наш Нохум Довид?».
Папа отвечал каждому свату туманным «Посмотрим». Дело в том, что у папы уже была на примете девушка для Нохум Довида.
За несколько месяцев до этого папа дал объявление в газете на идиш о том, что он заинтересован в создании «Агудас Баалей Батим» (союза глав семей) для развития иудаизма в Нью-Йорке. Первым на объявление откликнулся Реб Авраам Горовиц.
С самой первой встречи они с папой стали близкими друзьями и вместе работали над многими проектами, включая соблюдение субботы, строительство новых микв и проверку кашрута мясных магазинов. Они вместе призывали других глав семей присоединиться к их усилиям.
У Реб Авраама был свой особый проект. Это было избежание злословия, законов которого он придерживался до мельчайших деталей. И он делал все возможное, чтобы привлечь новых приверженцев к соблюдению этой великой заповеди. В течение всего месяца Элул Реб Авраам не произносил ни одного слова, которое не было бы словами Торы или молитвы.
Реб Авраам Горовиц эмигрировал из России из города Малха в 1911 году. Он оставил свою жену Сару и годовалую дочь Хайе Дубе у родственников, надеясь, что в Соединенных Штатах он найдет подходящую работу, а затем быстро привезет их.
Он нашел работу на фабрике, где на швейной машине шил бриджи. Владельца фабрики, еврея, настолько впечатлила усердность Реб Авраама, который ни на минуту не отрывался от работы, что ему пожаловали привилегию не работать в Шаббат, в праздники, и даже в Холь ха-Моэд (полупраздничные дни).
Его борода и пейсы, которых никогда не касались ножницы, и его религиозные принципы стали объектом насмешек и издевательств других работников. Рядом с Реб Авраамом работал один итальянец. Однажды утром, когда другие рабочие безжалостно дразнили Реб Авраама, итальянец гневно рявкнул: «У того, кто еще раз побеспокоит этого святого еврея, в теле не останется ни одной целой косточки». С тех пор реб Авраама мог жить в мире и спокойствии.
Но в их планы вмешалась Первая мировая война. Прошло почти девять лет, прежде чем его жена и дочь смогли воссоединиться с Ребом Авраамом, к тому времени уже бледным, изможденным, седобородым человеком. Для Хайе Дубе её отец был совершенно чужим.
Сара, его жена, больше всего расстраивалась из-за того, что ее ученый муж был рабочим на фабрике и не мог посвятить свои дни изучению Торы. За девять лет жизни в Америке Реб Авраам сумел накопить 2 000 долларов из своей зарплаты, и они купили небольшой дом на Блейк авеню, в районе Ист-Нью-Йорк в Бруклине. Сара взяла дело в свои руки и открыла в своем доме небольшой бизнес по продаже постельного белья и постельных принадлежностей, а позже переоборудовала нижний этаж в магазин текстильных товаров. Реб Авраам с радостью вернулся к изучению Торы, но при этом внимательно следил за бизнесом.
Покупателям, заходившим в магазин текстильных товаров «Горовиц», давали подробное описание всех возможных недостатков товара. «Я не могу гарантировать шерсть в одеяле». «Лучше очень внимательно проверьте простыни. Там может быть небольшая дырка», — предупреждал Реб Авраам всякий раз, когда оказывался рядом. Поскольку Реб Авраам и его жена были такими честными и надежными торговцами, в их маленьком магазинчике всегда было много народу. Однако прибыль была невелика, потому что каждый покупатель в конце концов обнаруживал небольшой изъян, который снижал цену.
К восторгу папы и Реб Авраама, они обнаружили, что у одного из них есть сын, а у другого — дочь. Между ними был заключен негласный договор.
Да, папа выбрал для Нохум Довида Хайе Дубе. По просьбе папы именно с ней Нохум Довид начал встречаться в первую очередь. Она покорила его сердце, и в Рош Ходеш Нисан они обручились.
В семье Германов наступили счастливые, волнующие дни. Мы готовились к свадьбе Дэви, которая была назначена на конец Сивана. Сотни приглашений были разосланы по почте, так как многим не терпелось побывать на этой свадьбе.
Мама купила мне оранжевое шелковое платье, отделанное изящными кружевами, и черные туфельки из лакированной кожи с серебряными пряжками. Я хранила свои обновки рядом с кроватью, чтобы глядеть на них каждое утро, прежде чем убежать в школу.
За несколько дней до свадьбы Нохум Давида Реб Борух Бер объяснял ему что-то очень сложное в Торе. Чтобы доказать свою точку зрения, Реб Борух Бер сильно стукнул рукой по своей шелковой шляпе, которая лежала на стуле рядом с ним. Шляпа сложилась, как гармошка. Реб Борух Бер с сожалением посмотрел на свою смятую шляпу. Папа, конечно, позаботился о том, чтобы к свадьбе Дэви у него была новая шелковая шляпа.
Однако Дэви спокойно отнес поврежденную шляпу к шляпнику и спросил, сможет ли он ее восстановить. Тот прекрасно справился с работой, и Дэви с гордостью надел шелковый цилиндр Реб Борух Бера себе на свадьбу.
Наконец-то наступил долгожданный день — мягкий, прекрасный июньский день. С радостными сердцами мы отправились на свадьбу Нохум Довида. Реб Борух Бер вел церемонию. Это была радостная еврейская свадьба, а Дэви и Хайе Дубе — сияющими женихом и невестой.
На свадьбе Нохум Довида папа подал идею раздавать после трапезы маленький молитвенник с молитвами и благословениями. Это нововведение вскоре было скопировано многими другими людьми на их свадьбах.
После свадьбы Дэви семья Германов вернулась к нормальной жизни — настолько нормальной, насколько это возможно при нашей политике «открытых дверей» для принятия гостей. Мама снова стала отдавать мне ножки от курицы, которые Дэви «узурпировал», пока был дома.
С того момента, как Нохум Довид вернулся из Хеврона, он надеялся вернуться в Эрец Исраэль, чтобы учиться в ешиве. Во время помолвки он несколько раз заговаривал об этом с Хайе Дубе, но это было трудное решение для единственного ребенка. Это означало жить за тысячи миль от любимых родителей.
Так и не приняв никого решения, они временно переехали в маленькую квартирку прямо над магазином, в двухквартирном доме, принадлежавшем Горовицам. Нохум Довид ежедневно ходил в ешиву Торас Хаим (ешива рабби Ицхака Шмидмана), чтобы продолжить изучение Торы.
Церез несколько недель, в пятницу вечером, неделю после Тиша бе- Ав, когда я помогала маме обслуживать гостей, наша столовая неожиданно потемнела, так как одна из больших лампочек в люстре с тремя лампочками внезапно перегорела. Реб Борух Бер, который в это время пел субботние песни своим мелодичным голосом, на мгновение остановился. Мама прошептала себе под нос: «Золль зайн цу гутен — пусть это будет хорошим предзнаменованием». Через несколько минут мы привыкли к тусклому освещению, но оно навевало чувство тревоги.
Сразу после Авдалы после окончания субботы до нас дошла ужасная, трагическая новость о том, что евреи Хеврона подверглись нападению и резне со стороны полчищ бунтующих арабов в пятницу вечером и в Шаббос. Больше всего пострадал хевронская ешива, где многие мальчики из ешивы были захвачены врасплох и зверски зарезаны.
В нашем доме снова наступил Тиша б’Ав (траур). Реб Борух Бер, чей сын учился в хевронской ешиве, вместе с родителями папиных учеников, учившихся в Хевроне, собрались у нас в доме, с тревогой ожидая новостей о своих близких.
Нохум Довид и Хайе Дубе вбежали к нам в дом; Дэви был практически в шоковом состоянии. Он уже слышал, что среди жертв было несколько его близких друзей.
Мать Боруха Каплана ворвалась к нам с безумным взором; в руках у нее была газета, в которой ее сын значился среди убитых.
Папа воскликнул: «Я не верю тому, что здесь написано. Борух точно жив».
Когда папу спросили: «Как ты можешь говорить с такой уверенностью?», он ответил просто: «Я отправил Боруха [одного из своих самых любимых учеников] изучать Тору в хевронской ешиве. Я сделал это на сто процентов из чистых побуждений, поэтому я уверен, что ему не причинили никакого вреда».
Тогда Реб Борух Бер спросил папу: «Реб Яаков Йосеф, а как же мой сын?».
Папа ответил ему: «Ребе, я чувствую, что ваш сын тоже жив».
Через час пришла телеграмма от Боруха Каплана: «Жив- здоров», а еще через некоторое время — сын Реб Боруха Бера сообщил, что он тоже среди живых.
Поздно вечером в воскресенье, когда у нас в доме стало тихо, папа, осунувшийся и изможденный, и мама, красноглазая и бледная, молча сидели в столовой. Папа посмотрел на маму и тихо сказал: «Эйдл, ты помнишь сон, который тебе приснился об Аврааме Авину и Саре Имейну и который побудил меня послать за Нохум Довидом?».
«Я думала об этом весь день», — тихо ответила мама.
«Эйдл, мы были на суде «Наверху». Стоял вопрос о жизни нашего сына. И поскольку мы так преданы заповеди принятия гостей, которой Авраам Авину и Сара Имейну впервые научили мир, они пришли в качестве наших адвокатов, выступая в нашу защиту.
«Когда за нас выступали такие святые души, что ещё мог сделать Босс, кроме как оправдать нас? Наша заповедь принесла нам большие дивиденды — жизнь нашего сына».
После Суккот Нохум Довид и Хайе Дубе отправились в ешиву Мир в Польше, став первой американской парой, которая решилась на это. Так мой брат исполнил пожелание своих погибших товарищей, которые начертали у него на шляпе: «Пусть в течение года ты снова будешь учиться в ешиве за границей».
Добавление: возможно, читая эту удивительную историю, вы заметили, что тестя Нохум Довида зовут Реб Авраам бен Реб Яаков, а тещу — Сара Лея бат Реб Йосеф. Мне всегда казалось, что в заслугу наших святых праотцев, молитвы их тезок также были привлечены «для защиты» их будущего зятя.