Глава. 4 Папа монополизирует рынок
— 1 —
Когда мои родители были обручены, папа поведал маме историю своего детства и рассказал ей об обещании, которое он дал, будучи маленьким мальчиком, сидя ночью в полном одиночестве на скамейке в Хестер Стрит Парке в субботу.
Он попросил маму, чтобы та всегда была готова принимать гостей в Шаббат и праздники. Мама сразу же согласилась. Именно в этот день возникла «Компания Германа по приему гостей».
— 2 —
Моя сестра Эстер рассказала мне следующую историю, которая показывает, насколько папа и мама были преданы своему «бизнесу», а заодно и иллюстрирует папины методы обучения и воспитания детей; можно понять, каким образом он запечатлел в нашем сознании важность этой заповеди, заповеди приема гостей.
Ты знаешь, насколько мы всегда были заняты дома. У мамы никогда не было свободной минуты. Она была занята вами, маленькими детьми. Плюс ещё гости, которые приходили без всякого предупреждения в любое время суток.
Поскольку я была самой старшей, от меня ожидалась самая большая помощь. Я была счастлива, если мне удавалось хоть ненадолго спуститься во двор, чтобы попрыгать на скакалке или поиграть в классы с другими девочками.
Как-то раз, когда мне было почти десять лет, мама прошептала мне: «Эстер, у меня есть для тебя сюрприз. Из-за того, что ты такая хорошая девочка и всегда так мне помогаешь, я хочу взять тебя проводить дядю Янкева Лейба, который едет в Европу. Его корабль отчаливает завтра.»
Я была вне себя от радости и ожидания; я увижу настоящий океанский лайнер, и к тому же, мама будет только моя! Всю ночь я не могла сомкнуть глаз от восторга.
Уже с раннего утра я стала приставать к маме: «Когда мы уже поедем? Что мне надеть?»
Мама всё время старалась меня утихомирить: «Тише! Если остальные дети узнают об этом, они тоже за нами увяжутся. Сейчас слишком рано. Корабль отшвартовывается только в три часа дня.»
Я выбрала самое красивое платье и почистила субботние туфли. Я так доняла маму, что она наконец разрешила мне одеться. Я была в таком возбуждении, что не могла проглотить полдник. Можно было подумать, что это я уплываю сегодня в Европу!
Наконец, мама начала одеваться. Вызвали тётю Сару, чтобы она смотрела за маленькими детьми — за вами. Ей предстояла очень хлопотная работа — вы чувствовали, что происходит что-то значительное, ведь недаром мама меня одну куда-то везет.
После, как мне показалось, многих часов приготовлений, мама наконец была готова к выходу. «Эстер», прошептала мне мама, «выскочи тихонько за дверь так, чтобы малыши этого не увидели.» Только я подошла к двери, как она вдруг распахнулась, и в квартиру зашел папа в сопровождении гостя.
«Начинайте работать!», сказал он весело. «У нас гость!» У папы в глазах была та искорка, которая всегда появлялась у него, когда в дом приходили гости. Это трудно объяснить, но даже будучи маленько девочкой, я уже научилась узнавать её.
Это означало конец всех моих мечтаний. Мир в одночасье рухнул. Сразу стало понятно, что мы не сможем поехать в порт. Мама пыталась меня успокоить, но я была в таком состоянии, что это было совершенно безнадежно.
Я ненавидела весь мир и хотела убежать из дома, как можно дальше от всех этих гостей, но боялась сказать что-либо папе. Я убежала в спальню и горько разрыдалась.
Папа зашел за мной в комнату. «Эстер», сказал он мягко, «сейчас не время плакать, потому что маме нужна твоя помощь. Мы поговорим об этом позже.»
Когда гость поел и ушел от нас, день уже клонился к вечеру. Крепко взяв меня за руку, папа отвел меня в комнату и закрыл дверь.
«Послушай, дочка, я объясню тебе, почему тебе не о чем плакать. На самом деле, ты должна чувствовать, что ты самая счастливая девочка во всем мире!»
«Не думай, что когда мы даём гостям еду, то мы делаем им одолжение. На самом деле, они делают великое одолжение нам. Знаешь, сколько мы сегодня заработали? Мы одна из самых богатых семей в Америке!»
«Посмотри на дома своих подруг. У них дома бывают бедняки? Нет! В Америке очень немного семей, бизнес которых — кормить голодных и обездоленных гостей. Люди соблюдают сотни заповедей, но заповедью приема гостей пренебрегают почти все.»
«Эстер, ты знаешь, что делаем я и мама? Мы монополизировали рынок этой великой заповеди! Все дивиденды, которые мы получим за неё, останутся у нас в семье навсегда. Ты очень богатая девочка, поскольку так много помогаешь маме с гостями. Твои дети и внуки тоже будут богатыми благодаря этому — благодаря нашему уникальному бизнесу по приему гостей.»
«Ты пойдешь с мамой куда-нибудь в другой раз. Когда представляется возможность заработать миллионы за короткий срок — надо этот шанс хватать! Не давай ему утечь между пальцами.»
Я поняла не всё, что папа мне сказал, особенно коммерческий аспект «монополизации рынка». Однако, что-то екнуло у меня глубоко в душе. Я почувствовала себя частью чего-то очень большого и удивительного.
Неожиданно мое разочарование улетучилось. Я действительно почувствовала себя одной из самых богатых девочек в мире.
— 3 —
Эстер очень серьёзно заболела. Доктор Блюстон, наш семейный врач, осмотрел её и покачал головой. Папа и мама, встревоженные и испуганные, ждали приговора. «Рэб Яаков Йосеф, у вашей девочки дифтерия. Она в критическом состоянии. Вы должны срочно отвезти её в больницу.»
Эстер лежала в больнице, витая между жизнью и смертью. Мама денно и нощно сидела рядом с ней, произнося Теиллим (псалмы). Все наши друзья и родственники молились за неё.
Папа собрал миньян (десять мужчин) и поехал с ними на могилу Рава Якова Йосефа, который когда-то был главным раввином города Нью Йорка. Они молились и добавили ей ещё одно имя — Хая, что означает «жизнь». Теперь мою сестру будут звать Хая Эстер.
В четверг вечером папа сказал маме: «Эйдл, я хочу, чтобы ты поехала домой и начала готовить еду для гостей, как обычно. Я хочу, чтобы всё было, как всегда. Пусть Босс примет наши молитвы в заслугу соблюдения Шабата и приема гостей, и пусть Хая Эстер выздоровеет.»
Мама не стала спорить. Она вышла из комнаты, в которой лежала её смертельно больная дочь, бросив на неё последний, горестный взгляд, и поехала домой.
Весь Шаббат папа никак не проявлял гложущую его сердце тревогу. Дом был полон гостей. Подавались горячие субботние блюда. Папа пел субботние песни и обсуждал вопросы, связанные с Торой.
Однако, наши друзья и родственники не разделяли папино упование. Тётя Молли, папина сестра, дежурила на улице, ожидая, что трагические новости могут прийти в любой момент. (В те дни дифтерия почти всегда оканчивалась летально.)
В субботу утром, телеграмма принесла страшную весть. Тётя Молли перехватила телеграмму. В истерике, она побежала к соседям и безудержно рыдала вместе с ними весь Шаббат. Конечно же, они решили, что сообщат папе и маме трагическую новость только после окончания субботы и авдалы (церемонии, символизирующей разделение между субботой и буднями).
Когда папа закончил авдалу, и тётя Молли уже открыла было рот, чтобы выпалить страшную новость, в дверь постучал посланник с телеграммой. Она гласила: «Эстер Герман жива и вне опасности».
Первая телеграмма была результатом ошибочного установления личности больничным персоналом. Жертвой болезни стала другая девочка, которая лежала в той же комнате, что и наша Эстер, и также болела дифтерией.
Когда папе и маме рассказали, что произошло, папа сказал: «видишь Эйдл, как Шаббат и наши гости охраняют нас от беды!»
— 4 —
Как видно из следующих писем моей внучки Либы, прием гостей и вера в то, что Всевышний управляет жизнью каждого человека индивидуально, передаются из поколения в поколение в нашей семье.
Первое письмо моей внучки Либы
Я хочу рассказать тебе случай, который произошел с нами в последний Шаббат. Я уверена, что ты будешь очень горда поведением своего правнука Шлойми.
Несколько раз в год, кроме посотянных гостей, мы приглашаем к себе домой на Шаббат двух пожилых людей. Нельзя сказать, чтобы они умели вести себя за столом. Но как раз в этом и заключается заповедь приема гостей! Я должна сказать, что наши дети очень воспитаны, и никогда не высказываются о поведении этих людей во время еды.
В последний Шаббат, наш Шлойми, которому восемь лет, прошептал мне, что не хочет сидеть рядом с ними. Я показала ему большущую фотографию деда Янкева Йосефа, которая висит у нас в гостиной. «Смотри», сказал я тихо, «это твой пра-пра-дедушка. Прием гостей было для него особенно важной заповедью. Знаешь, я уверена, что у него за столом сидело не два пожилых человека, которые, возможно, ели не совсем так, как полагается. У него было множество таких гостей! И он всех принимал с радостью, и все они чувствовали себя как дома.
Дедушка будет очень, очень горд, если его пра-правнук сядет рядом с этими гостями.»
Не говоря больше ни слова, Шлойми сел на свое место. После киддуша, я указала на дедушкину фотографию и шепнула Шлойми: «посмотри, дедушка улыбается тебе». Я уверена, что действительно так и было.
Второе письмо моей внучки Либы
Со мной произошел интересный случай, и я подумала, что тебе будет интересно об этом прочитать. Мы с Аароном взяли детей в “Great Adventures”. Это огромный парк отдыха в Нью Джерси. Он такой большой, что для того, чтобы увидеть все аттракционы, там надо провести как минимум два дня! Но нам хватило второй половины дня, чтобы отдохнуть. Мы провели там несколько очень приятных часов со многими другими религиозными семьями.
Наш трехлетний Хаим, который устал от приключений, сидел у себя в коляске. Он заснул, и голова у него свесилась набок. Вдруг я заметила, что у него на шее появилась большая шишка. Возможно, я слишком чувствительна, но я была в панике. Воображение стало рисовать мне страшные картины. Глядя на шишку, я сделала то единственное, что можно было осмысленно сделать в тот момент: я стала просить Всевышнего, чтобы Он как можно скорее послал мне педиатра, которого я могла бы спросить, что это такое. Я не знала, смогу ли я выдержать до следующего утра, когда можно будет отвести Хаима к нашему врачу.
Гуляя по парку, я все время внимательно смотрела вокруг. Положа руку на сердце, надо сказать, что вероятность прямо в парке обнаружить доктора была очень низкой. Но в тот момент я не могла трезво мыслить. Я подумала, что всё в руках Всевышнего, что Он поможет мне справиться с этой ситуацией. Примерно через десять минут я увидела мужчину с несколькими детьми, которые шли в нашу сторону. У меня заняло несколько секунду понять, что он мне знаком. «Вот тебе на», сказала я Аарону, «это же доктор Штатфельд!» (Это педиатр, который каждое лето приезжает на дачу рядом с нами.) Само собой, я тут же схватила Хаима и побежала к нему. Я сказала ему, что Всевышний послал его именно в тот момент, когда он был нам так нужен!
Оказалось, что «шишка» — это просто сильно распухшая гланда. Осмотрев Хаима, доктор Штатфельд объяснил нам, что это иногда происходит, когда ребенок переносит какую-либо болезнь, и нет причин для беспокойства. (Хаим действительно только что выкарабкался из ветрянки.)
Я в очередной раз поражаюсь, как Всевышний заботится обо мне. Если бы я увидела доктора Штатфельда за несколько минут до того, как заметила у Хаима шишку, я бы, будучи в состоянии паники, обежала весь огромный парк, стараясь найти его. Но Всевышний привел его к нам как раз в тот момент, когда он был нам так нужен! Как я благодарна Ему не только за то, что Он послал нам врача, но, в первую очередь, за то, что у Хаима всё в порядке.
Бабушка, наверняка, эта история тебе очень понравилась, правда?
— 5 —
Однажды мне позвонила незнакомая мне женщина по имени Дина. Дина замужем и неё двое детей-подростков. Она живет в небольшом городке, достаточно далеко от Иерусалима. Самая большая радость для неё — это держать двери своего дома открытыми для любого человека, которого можно накормить. Хоть она и не религиозна, она откашеровала всю свою кухню и всю посуду, чтобы те, кто соблюдает кашрут, также могли есть у неё дома. Она испытывает полное счастье только тогда, когда её дом полон голодных людей, которых она может накормить вкусной едой.
Дина рассказала мне, что однажды днем она была одна дома. Вдруг её совершенно поразило видение — ей показался пожилой бородатый мужчина. Его сияющее лицо было окружено ярким светом, и он смотрел на неё лучезарными глазами. У неё не было никакого понятия, кто этот человек. Через несколько мгновений, видение исчезло.
Через несколько дней к ней в гости пришла одна её подруга и принесла ей подарок — мою книгу «הכל לאדון הכל» — перевод первого издания книги «Всё для Босса» на иврит. Дина взглянула на обложку, и, к своему полному изумлению, обнаружила, что изображенное на ней лицо — это тот самый человек, которого она увидела несколько дней назад. Конечно же, она прочитала эту книгу от корки до корки. История моего отца произвела на неё очень сильное впечатление, особенно то, как он всегда принимал гостей. Она решила позвонить мне и рассказать об этом необычайном случае.
Меня её звонок очень сильно взволновал. Я сказала ей, что по-моему, моего отца, благословенной памяти, специально послали к ней, чтобы передать ей важное сообщение. «Раз вы так ревностно выполняете заповедь приема гостей, а это действительно очень большая заповедь, — сказала я ей, — и к тому же, это доставляет вам такую большую радость, вам, конечно же, было бы очень важно исполнять также и другие заповеди.» Я посоветовала ей поговорить с раввином о соблюдении субботы и праздников, произнесении благословений до и после еды и о заповедях, которые в первую очередь относятся к женщинам.
Дина сказала мне, что она обсудит это с раввином, и попытается сделать то, что в её силах.
С тех пор я поддерживаю с ней постоянный контакт. Теперь Дина соблюдает Шаббат и также учится радоваться соблюдению многих других заповедей.
Воистину удивительно, насколько те, кто ушли от нас, близки к тому, что происходит в этом мире, и как моего папу, благословенной памяти, послали к Дине благодаря её любви к заповеди приема гостей. Хоть папы уже давно нет среди нас, он помог Дине встать на пусть возвращения к еврейской традиции и соблюдения законов Торы.
— 6 —
Когда папа и мама поженились, они въехали в трехкомнатную квартиру на третьем этаже 58ого дома на улице Фирст в Манхэттене. Когда семья разрослась, и у них появилось много гостей, они переехали в освободившуюся пятикомнатную квартиру на том же этаже.
К счастью, в этом доме у них были прекрасные соседи: мистер и миссис Волдман, их две взрослые дочери, Фани и Гуси, и их сын, Бени. Их квартира была прямо под нашей. Миссис Волдман, набожная женщина с добрым сердцем, сразу же взяла папу и маму под свою опеку, как собственных детей. Она стала нашей третьей бабушкой, а Фани и Гуси — нашими тетями.
Со всеми проблемами и вопросами, которые возникали у молодой женщины и молодой матери, мама обращалась к миссис Волдман. Она всегда была готова выслушать и помочь. Именно миссис Волдман помогала маме при всех пяти родах, так как обе наши бабушки, бабушка Андрон и бабушка Герман, жили слишком далеко от нас.
Фани и Гуси ходили с нами покупать одежду, начищали наши белые туфельки, всячески украшали нас и терпеливо выслушивали все наши детские истории и проблемы.
Миссис Волдман также стала маминой постоянной помощницей с гостями. Она всегда готовила локшн (вермишель), который клали в куриный суп в пятницу вечером. Она также помогала маме печь небольшие халы.
Мама сама пекла все халы для гостей. Кроме этого, она пекла небольшие халы, которые мы потом разносили по трем синагогам для третьей трапезы.
Моей обязанностью было доставить эти халы в синагоги «Тиферес Йерушалаим», «Аншей Меймад» и «Маковер». Я выполняла эту задачу с гордостью, так как папа внушил мне, что многие евреи произнесут благословение на эти халы, и у меня тоже будет своя доля в этой заповеди.
Когда я выбирала одну из своих подруг, чтобы та помогла мне отнести халы, это считалось большим почетом для неё.
Со временем, мы уехали из 58ого дома на улице Фирст в 108ой дом на улице Ист Бродвей. Папа хотел жить поближе к ешиве и синагоге «Тиферес Йерушалаим» и к школе «Раби Яаков Йосеф».
Но близкие, теплые отношения с семьей Волдманов продолжались. Более того, именно папа познакомил Фани и Гуси с их будущими мужьями. Фани вышла замуж за Аврома Лифшица, который часто бывал у нас. Их свадьбу устроили в нашей квартире на Ист Бродвей. Гуси вышла замуж за одного из папиных учеников, Яакова Халперна.
Все годы мы оставались приемными детьми семьи Волдманов.
— 7 —
В четверг днем мама и миссис Шройт усердно чистили морковку и картошку для субботнего чолнта и циммес. Миссис Шройт приходила каждую неделю, чтобы помочь маме. Она была кудесницей чистки картошки. Я с изумлением смотрела, как она за мгновения очищала картошину, ни разу даже не взглянув на неё!
Неожиданно папа влетел в квартиру с большим, громоздким пакетом в руках. «Эйдл, — воскликнул он возбужденно, — посмотри, что я купил! Это облегчит тебе работу на кухне.»
Он расчистил место на столе в столовой, развернул загадочную упаковку, и с гордостью показал маме её содержимое. Все кухонные новшества, которые только можно себе представить, высыпались на стол: картофелечистки, скребки, мялки, терки, соковыжималки всех возможных размеров и конструкций.
Мама и миссис Шройт смотрели на всё это с изумлением. Наконец, мама обрела дар речи. «Янкев Йосеф, это наверное стоило целое состояние. Где ты всё это достал?»
«Я шел по улице и вдруг нашел десятидолларовую бумажку. Это дар Свыше! Тогда я пошел в «Магазин за пять и десять центов» Вулворта, и купил там всё, что может помочь тебе сэкономить время и усилия» — закончил папа с удовлетворением.
«Вот, возьми этот скребок и попробуй, Эйдл», уговаривал маму папа. Он также протянул миссис Шройт картофелечистку. Обе взяли эти устройства с большой опаской, как будто у них в руках оказалось грозное оружие.
Мама взяла скребок и напала на морковку. Но шелуха и не думала сходить с неё. Тем временем, миссис Шройт пыталась совладать с картофелечисткой, которая всё время выскальзывала у неё из рук.
После нескольких минут напряженных попыток научиться пользоваться новым оборудованием, мама подняла руки. «Может быть для детей это неплохая игрушка, Янкев Йосеф, но для меня…» Она взяла в руки свой любимый нож и несколькими точными движениями довела морковку до идеальной чистоты. Миссис Шройт, следуя маминому примеру, отбросила в сторону картофелечистку, как будто она жгла ей руки, схватила свой нож, и за секунду картофелина была полностью очищена.
Папа был раздосадован. Первый раз на моей памяти он не знал, что сказать.
— 8 —
Папа пытался облегчить и мою долю. Он купил мне ведро со специальным прессом для отжимания швабры. У него была особая педаль, которая открывала этот пресс. Папа терпеливо учил меня, что надо сделать, чтобы отжать в этом устройстве половую тряпку. Но каждый раз, когда я наступала ногой на педаль, пыталаясь пропустить мокрую тряпку сквозь пресс для отжимания, ведро опрокидывалось, и мыльная вода разливалась по всему полу.
Когда папа понял, что из меня никогда не получится хорошей поломойки, он начал сам энергично мыть полы перед каждой субботой, с апломбом используя свое устройство для выжимания тряпок.
Но только вечером, после окончания субботы, начиналось настоящее «веселье». Стол на кухне был завален высоченными горами грязной посуды, покрытой слоем высохших остатков. Мам включала водяной бак, чтобы была горячая вода. Дети должны были по очереди участвовать в мытье посуды. Когда я была совсем маленькая, я должна была стоять на табуретке, чтобы достать до раковины. И, тем не менее, я тоже была обязана внести свой вклад в общее дело. Мама драила огромные кастрюли. Они были таких гигантских размеров, что я иногда пряталась в них, когда мы играли в прятки.
— 9 —
Однажды, во время похода по магазинам, мама поскользнулась на банановой кожуре, упала и сломала руку. Это была настоящая катастрофа. С рукой в гипсе, мама ничего не могла делать. Ей нужна была помощь в уходе за детьми и за многочисленными гостями.
Папа нанял домработницу, пожилую женщину, постоянно оплакивающую свою тяжкую долю. Однако, в нашем доме, к ней относились как к принцессе.
Она просыпалась рано утром и сразу бежала в синагогу на молитву. Маме приходилось самой поднимать нас и отправлять в школу, насколько это было возможно с гипсом на руке. Когда Миссис Р. возвращалась из синагоги, она медленно, со смаком, завтракала. Днем ей снова надо было идти в синагогу на молитву. Именно в то время, когда она была позарез нужна маме, она всегда оказывалась на молитве в синагоге. Но мама никогда не предъявляла ей претензий, и относилась к ней с большим уважением.
Когда приходило время ложиться спать, папа сам стелил миссис Р. постель.
Когда рука стала немного заживать, мама сказала папе: «Янкев Йосеф, мне больше не нужна домработница. У меня нет больше ни сил, ни времени за ней ухаживать!»
Уходя, миссис Р. слезно прощалась с нами. Мама вздохнула с облегчением.
— 10 —
«Монополизируя рынок», папа выбрал себе отличного партнера для управления своим «бизнесом». Мама вносила свою лепту преданно и с полной отдачей.
Однажды в Нью Йорк по какому-то делу приехал один человек, живущий за границей. Он начал выяснять, где можно достать кошерную еду, и его направили в дом Германов. Он постучал к нам в дверь утром в пятницу, и обнаружил дома маму, которая была занята подготовкой к Шаббату.
«Извините», сказал он робко, «я бы хотел питаться у вас дома те несколько дней, что вынужден провести в Нью Йорке. Я искал, где можно приобрести кошерную еду, и меня направили в ваш дом. Конечно же, я с радостью заплачу вам столько, сколько вы захотите.»
«Вы можете есть у нас. Оставайтесь у нас сколько угодно», уверила его мама. «Не волнуйтесь о плате. Мы это обсудим, когда вы будете уезжать.»
Этот гость питался у нас до следующего вторника. Перед тем, как уехать, он вытащил кошелек и сказал маме: «Миссис Герман, я хочу от всего сердца поблагодарить вас за гостеприимство и за вкусную еду, которой вы меня кормили. Пожалуйста, скажите мне, сколько я вам должен.»
Мама посмотрела на него с недоумением. «Неужели вы ожидаете, что я продам заповедь приема гостей за деньги?»
«Но… Но… Миссис Герман», сказал он, заикаясь, «ведь вы сказали мне, что мы обсудим оплату, когда я буду уезжать.»
Мама улыбнулась ему. «Вот мы её и обсудили!»
— 11 —
Было два часа ночи, когда в нашу дверь тихонько постучали. Папа услышал стук и вскочил с кровати, чтобы впустить гостя. Мама тоже проснулась.
Гость был голоден и страшно устал. Его рейс задержался, и вся поездка заняла на много часов больше, чем он ожидал. Мама сразу же побежала готовить ему еду, а папа мягко говорил с ним, проявляя интерес к его мытарствам.
— 12 —
Папа подкрался к кровати одного из гостей, думая, что тот крепко спит. Гость был очень тронут тем, что папа принес ему кувшин с водой и миску, чтобы он смог утром омыть руки. Он также приткнул ему одеяло.
— 13 —
Раби Элиэзер Юдл Финкель, глава ешивы Мир в Польше, и Раби Авраам Кальманович, главный раввин города Тиктин, приехали в Америку в начале двадцатых годов, чтобы добыть деньги для ешивы. Конечно же, они гостили у нас. Они питались у нас не только в субботы и праздники, но и в будние дни. Всё время, что они проводили в Нью Йорке, они были у нас.
Так как мои познания языка идиш оставляли желать лучшего, я в основном говорила с гостями на английском. Однажды, когда Раби Лейзер Юдл заговорил со мной, я заметила, что он меня совершенно не понимает. Меня это очень обеспокоило. «Реббе», сказала я, «я научу вас английскому языку». Каждый день я спешила домой из школы, чтобы дать ему урок.
«Реббе, скажите one!» Я показала ему один палец, что должно было означать число один.
«Реббе, надо говорить W-ан». Я старалась поправить его произношение.
Из кухни раздался мамин голос: «Рухома, перестань беспокоить Ребе!» Но Раби Финкель всегда меня защищал, зная, что, хоть я и была маленькой девочкой, но относилась к преподаванию языка очень серьёзно.
Когда моя сестра Фрейда родила своего старшего сына, Авреймала, она из больницы приехала к нам, чтобы оправиться после родов. В наш дом прибыла большущая коляска для новорожденного.
После того, как они побыли у нас несколько недель, пришло время Фрейде и её младенцу вернуться домой. День клонился к вечеру. Нам нужны были двое мужчин, чтобы спустить громоздкую коляску с двух пролетов лестницы на улицу.
Папы не было дома, поэтому мама решила узнать у соседей, может ли ей кто-нибудь помочь. Как только она вышла за дверь, Раби Лейзер Юдл и Раби Авраам Кальманович взяли коляску с двух сторон, и осторожно снесли её вниз по длинной лестнице. Поднимаясь по лестнице, мама вдруг увидела, как два раввина тащат тяжеленную коляску. Она подняла руки в знак протеста. «Пожалуйста, пожалуйста, реббес» — молила мама, «непочетно для раввинов носить коляски. Оставьте её на первой площадке. Кто-нибудь другой отнесёт её вниз.» Но они не послушались маму. Раввины снесли коляску вниз по лестнице и осторожно поставили её на улице рядом с домом.
Взяв Авреймла на руки, мама прошептала ему на ушко: «Авреймеле, ты удостоился великой чести. Два великих мудреца Торы несли твою коляску. Пусть это поможет тебе вырасти настоящим бен Тора.
Папа вбежал в квартиру, размахивая газетой на идиш. «Эйдл», воскликнул он — «скорее сюда!» Мама выбежала из кухни, вытирая руки о фартук.
«Посмотри, что здесь написано!», сказал папа с воодушевлением тыча в газету. Он начал читать вслух: «Великий гений и мудрец, глава ешивы Каменец в Польше, Раби Борух Бер Лейбович и его зять, великий мудрец Раби Реувен Грозовский приезжают сегодня. Многие известные личности, в том числе большие раввины, влиятельные главы общин и другие высокопоставленные лица собираются, чтобы встретить их, когда их корабль причалит в 11 утра. Они останавливаются в Центральном Бродвейском Отеле, на Второй улице в Манхэттене.»
Папа посмотрел на наши большие часы над камином. «Уже три часа с минутами. Я пропустил встречу корабля.» Последняя фраза была произнесена тоном глубокого разочарования.
«Ну», сказала мама — «там и без тебя будет полно людей, которые встретят их».
Папа посмотрел на маму с изумлением и воскликнул: «как ты можешь такое говорить, Эйдл? Если нам представляется шанс пригласить таких великих людей к нам в дом, неужели мы упустим такую блестящую возможность?! Я сейчас же еду в отель, чтобы пригласить их» — сказал папа категорично.
«Послушай, Янкев Йосеф! Их встречает столько известных раввинов и богатых бизнесменов. Неужели ты в самом деле думаешь, что они придут к нам?» Мама посмотрела на наш старый, протертый стол красного дерева и потрескавшиеся кожаные стулья. «Посмотри на нашу мебель. Она практически разваливается!»
Папа заметил, что я сижу за столом на кухне, пью какао и ем шоколадную булочку, из тех, которые мама всегда пекла для меня, когда я возвращалась из школы. «Рухома, надевай пальто. Мы сейчас встретим великих праведников.»
Я одним глотком проглотила булочку, влила себе в горло остатки какао, произнесла благословение после еды, и быстро надела пальто.
«Скорее», молил меня папа. «И так уже очень поздно.»
Выбегая из квартиры, мы услышали, как мама кричит нам вслед: «Удачи!»
Папа летел вниз по лестнице. Я еле-еле поспевала за ним. Мы бежали по улице в сторону трамвая Авеню Би, который шел к Центральному Бродвейскому Отелю.
Во время поездки на трамвае, папа не промолвил ни слова. Он держал меня за руку, периодически сжимая её. Так он говорил мне, что любит меня. Меня охватило чувство великого счастья. Нечасто мы ходили куда-либо с папой вдвоем — только я и он.
Мы вышли из трамвая на расстоянии примерно двух кварталов от отеля. Папа огромными шагами стремительно несся вперед. «Папа,» — сказала я, задыхаясь, «я за тобой не успеваю. Ты так быстро бежишь!»
Папа остановился. «Рухома, когда ты хочешь выполнить заповедь, ты должна бежать, или заповедь убежит от тебя! Особенно если заповедь — это прием гостей.»
Я уцепилась за папин рукав, и мы добежали до отеля. Приближаясь, мы увидели, что рядом с отелем слоняется большая толпа людей. Мы услышали отрывки разговоров: «Рош Ешива сегодня никого не принимает», — сказал один бородатый человек. «Он очень устал», — добавил другой. «Его номер на втором этаже, но туда никого не пускают», — прошептал третий.
«Папа», сказала я с разочарованием, «мы не сможем встретить праведников; сказали, что никого не пускают.»
Папа ничего не ответил. Он протискивался сквозь толпу, я проталкивалась за ним. В конце концов, нам удалось зайти в отель, найти лестницу и подняться на второй этаж по покрытым ковром ступенькам.
В коридоре тоже было множество людей, которые ходили туда-сюда и разговаривали. Мы с папой подошли к двери номера. Папа спросил одного из людей, которые дежурили рядом с дверью, не может ли он сказать пару слов Рош Ешиве. «Мне нужно всего несколько минут», уверял его папа.
«Я очень сожалею, но сегодня он никого не принимает. Возможно, если Вы придете завтра, то сможете поговорить с ним пару минут.»
Вдруг второй дежурный, который стоял недалеко и слышал весь разговор, поспешно подошел к папе. «Извините, как вас зовут?», спросил он.
«Герман? Яаков Йосеф Герман, который принимает гостей?» — продолжал интересоваться дежурный.
Папа ответил: «Да, я Герман с восточной части Манхэттена.»
После этого, без единого слова, нас завели в номер. Раби Борух Бер сидел в кресле. Он поднял свои проницательные голубые глаза и посмотрел на нас. Я, как завороженная, смотрела на его сияющее лицо. Раби Реувен, его зять, который перед этим с кем-то разговаривал, замолчал и тоже уставился на нас.
Человек, который завел на в комнату, быстро сказал: «Пришел Раби Яаков Йосеф Герман.»
Папа обратился к Раби Боруху Беру и Раби Реувену: «Я пришел, чтобы пригласить вас к себе домой», сказал он вежливо.
«Ой, слава Б-гу, что вы пришли. Мы вас очень ждали», сказал Раби Борух Бер с облегчением.
«Нам нужно лишь пару минут, чтобы собраться», добавил Раби Реувен.
Я взглянула на папу с изумлением. Но его лицо не выражало никакого удивления — оно сияло от радости.
Через некоторое время мы все вышли из номера, спустились на лифте вниз и пошли в сторону машин, которые стояли напротив отеля. Мы сели в машину, за рулем которой сидел специальный шофер. Раби Борух Бер, Раби Реувен, ещё один человек, папа и я ехали вместе. Ещё несколько машин быстро наполнились людьми и поехали за нами.
Во время поездки папа стал извиняться перед нашими почетными гостями. «Я понятия не имел, что вы приезжаете. Если бы я знал, то обязательно приехал бы в порт, чтобы встретить вас. Я только сейчас узнал о вашем прибытии.»
По дороге я узнала, что человек, который поехал с нами, он же хозяин машины, был известным миллионером, владельцем фабрик фирмы «Рокеах», производящих кошерные продукты. Когда мы подъезжали к дому, папа шепнул мне: «Рухома, как только машина остановится, быстро беги наверх и скажи маме, чтобы она всё подготовила».
Я взлетела вверх по лестнице. Ворвавшись в квартиру, я закричала во весь голос: «мама, мама, они приехали!!! Великий праведник, его зять и ещё много людей поднимаются сюда. Папа велел всё подготовить.»
Мамино лицо сияло гордостью за папу. «Никто не может сделать то, что может сделать папа» — сказала она.
Я заметила, что стол в гостиной уже был накрыт белоснежной скатертью. Горка резаного хлеба красовалась в хлебной корзинке. На плите варилась большущая кастрюля еды.
«Мама, ты знаешь, кто ещё идёт сюда? Мистер Рокеах, известный богач. Мы ехали у него в машине.» Я подбежала к шкафу, вытащила оттуда несколько коробок порошка для мытья посуды фирмы Рокеах, и расставила их по самым видным местам в квартире. Я надеялась, что он заметит их, проходя в гостиную.
За несколько минут наш дом наполнился людьми до отказа. Раби Борух Бер и Раби Реувен сидели на наших потрескавшихся стульях, за протертым столом красного дерева, и ели вкусную, горячую еду.
После нескольких недель, мама уже не могла сдерживать любопытство. Наконец, она спросила Раби Реувена: «Как так получилось, что вы выбрали именно наш скромный дом, когда так много больших раввинов и богачей несомненно приглашали вас к себе?»
«Сначала, я хочу объяснить вам, почему Раби Борух Бер приехал в Америку», ответил Раби Реувен. «Последние несколько лет были очень тяжелыми для Ешивы Каменец с финансовой точки зрения. Дела становились всё хуже и хуже, и мы постепенно влезли в огромные долги. Депрессия в Америке так повлияла на наши доходы, что мы уже боялись, что нам придется закрыть Ешиву, не дай Б-г.»
«Кроме того, наш старый посланник заболел, и не мог больше добывать деньги для Ешивы. Единственный выход, который у нас оставался, — это самому главе Ешивы поехать в Америку чтобы спасти Ешиву.»
«Когда Глава Ешивы первый раз услышал эту идею, он с беспокойством покачал головой. Как мог он оставить своих учеников на столь долгий срок? И где бы он нашел в Америке дом, в котором он мог бы на все сто процентов полагаться на кошерность еды?»
«Что касается еды, — уверил его старый посланник, — вы можете не волноваться. В Нью Йорке живет один очень Б-гобоязненный человек, великий праведник, который всем известен как махнис орхим (принимающий гостей). Все посланники питаются у него дома. Вы можете на него полностью полагаться. Его зовут Реб Яаков Йосеф Герман».
«Ну, — сказал Раби Борух Бер, — мы должны сейчас же написать ему письмо чтобы узнать, сможем ли мы питаться у него в доме».
«Ему даже не нужно писать, — сказал посланник. «Он обязательно сам придет к вам, как только вы прибудете, и будет умолять вас прийти к нему. Я в этом абсолютно уверен».
«Знаете, — сказал Раби Реувен, — когда Реб Яаков не появился на корабле, чтобы встретить нас, и не пришел в отель, мы очень нервничали. У нас даже не было вашего адреса. Но посланник оказался прав. Нам действительно было не о чем волноваться. Реб Яаков Йосеф, великий махнис орхим, сам пришел, чтобы пригласить нас к себе домой. Пусть этот дом будет благословен.»
— 15 —
Раби Реувен рассказал нам о случае, который произошел с ним в гостинице в Париже, по дороге в США. Утром в субботу он зашел в один из туалетов. К его великому ужасу, электрический свет зажегся автоматически. Он сразу же понял, что, если он выйдет из туалета, свет снова выключится, и он опять нарушит Шаббат.
Тем временем Раби Борух Бер был чрезвычайно обеспокоен исчезновением своего зятя. Только после длительных поисков и расследований удалось обнаружить пропавшего раввина. А Раби Реувену пришлось провести весь Шаббат, будучи плененным в туалете.
— 16 —
Раби Борух Бер и Раби Реувен провели в США почти два года. Когда они оказывались в Нью Йорке, они проводили все дни, с раннего утра и до поздней ночи, у нас дома. В отеле они только ночевали. Однако, время от времени им приходилось уезжать в другие города, чтобы искать финансирование для Ешивы, и мы скучали по ним, когда их не было.
Хоть я тогда была очень маленькой девочкой, действия Раби Боруха Бера производили на меня очень сильное впечатление. Его присутствие наполняло меня духовной удовлетворенностью. Спеша из школы домой, я надеялась, что эти раввины будут у нас, а не где-нибудь в поездке в другом городе.
Раби Борух Бер почти весь день держал во рту незажженную сигарету. Когда его спросили об этом, он сказал, что его отец однажды сказал: «я был бы более доволен, если бы ты не курил.» С этого дня он ни разу не зажег сигарету.
Было удивительно смотреть, как Раби Борух Бер произносил благословения на еду. Каждый раз, когда он начинал броху, я смотрела на него как завороженная. Он начинал: «Б… б… б… б…», пока в конце концов его уста не произносили слово борух. Это «заикание» было результатом того, что он каждый раз напряженно сосредотачивался на слове борух, и на значении благословения Всевышнему.
И папа, и Раби Борух Бер давали почувствовать настоящий дух Шаббата, когда пели субботние песни, земирот. Когда папа пел, его голос был полон чувства, ярко-красные щёки горели, а глаза сияли любовью к Боссу. Лицо Раби Боруха Бера лучилось духовным светом. Его голос приводил нас в восторг. Я думала: «именно так ангелы поют свою песнь».
Многие люди приходили, чтобы услышать, как он поёт субботние песни, некоторые издалека. Когда у нас дома не оставалось уже и стоячих мест, толпа выплескивалась на лестничную площадку и даже змеилась вниз по лестнице.
Однажды в пятницу поздно вечером папа разбудил моего брата. «Нохум Довид, — сказал он мягко, — я хочу, чтобы ты увидел, как спит праведник». Он подвел его к Раби Боруху Беру, который спал, подняв руки выше пояса. Он выглядел как ангел.
— 17 —
Мой племянник, Моше Аарон, рассказал мне, что в честь Раби Борух Бера была устроена торжественная церемония, которая заключалась в том, что мэр Нью Йорка Джимми Вокер преподнес ему специальный «ключ» от города. Во время вручения ключа, мэр сказал: «Раби Лейбович доказывает неверность теории эволюции Дарвина. Такого святого человека, как он, мог создать только Б-г!»
На улице шел настоящий ливень, а Раби Борух Бер никак не мог найти свои калоши. Я помогала ему в поисках. Я заползла под наш большущий буфет, обнаружила калоши в самом дальнем углу у стенки, и вытащила их оттуда.
Раби Борух Бер щедро благословил меня. «Рухома, пусть ты найдешь свою истинную пару!»
Столь теплое благословение, полученное от такого большого праведника, было наградой, совершенно несообразной с моими незначительными усилиями.
— 18 —
Раби Борух Бер заболел, и врач прописал ему постельный режим. Из-за этого он не мог возвращаться в Центральный Бродвейский Отель, где он обычно ночевал.
«Реббе», уверил его папа, «у нас полно места. Вы будете спать у нас, пока полностью не выздоровеете.»
«Рухома», прошептал мне папа, «пока Раби Борух Бер не поправится, он будет спать у тебя в комнате».
«А где же я буду спать, папа?»
«Не волнуйся, для тебя найдется место», сказал папа с уверенностью. После этого, я несколько ночей спала на полу в гостиной.
Как раз в тот период, когда Раби Борух Бер жил у нас, многие главы ешив из Европы и Америки решили организовать «Ваад а-Ешивос». В Европе уже существовала подобная организация, направленная на оказание финансовой помощи ешивам и их учащимся. Теперь новая организация была учреждена специально для того, чтобы действовать в Америке.
В 1929 году, в день перед началом праздника Шавуот, десять глав ешив собрались вокруг нашего старенького стола красного дерева. Среди них были Раби Борух Бер, Раби Реувен, Раби Шимон Шкоп из ешивы Гродно, Раби Эльхонон Вассерман из ешивы Баранович, Раби Борух а-Леви Горовиц из ешивы Слободка, Раби Йосеф Каанеман из ешивы Поновежис (которая тогда находилась в Литве; после уничтожения еврейского населения Литвы нацистами, Рав Каанеман открыл ешиву с тем же названием в израильском городе Бней-Брак), и ещё несколько человек.
Тогда я поняла, почему папа всегда считал, что наш старый стол ценится на вес духовного «золота».
— 19 —
Раби Борух Бер и Раби Реувен возвращались в Каменец. Дома мы уже чувствовали себя одиноко, лишь только думая об их отъезде.
Тысячи людей пришли, чтобы попрощаться. Улица была полна людей. Каждый надеялся получить благословение от великого праведника и взглянуть на него последний раз.
«Рухома!», подозвал меня папа — «скорее! Раби Борух Бер хочет благословить тебя». Во всей этой суматохе, папа не забыл позвать меня. Мы с папой быстро зашли в гостиную, и Раби Борух Бер меня прочувствованно благословил. Я уверена, что его благословение принесло мне огромную пользу.
— 20 —
Раби Яаков Моше Циммерман, шурин Раби Боруха Бера Лейбовича, приехал, чтобы остаться в Нью Йорке. Он приехал со своим сыном-подростком Хаимом. Его жена, ребецин Эстер Гиттл, их дочери Рохл и Тоби и младший сын, Хершл, остались в России.
Раби Циммерман сразу занялся получением необходимых бумаг для остальных членов своей семьи. Тем временем, он и Хаим гостили у нас дома в течение почти двух лет, которые потребовались для оформления иммиграционных документов для всей их семьи.
Хаим был гениальным мальчиком, полным энергии. Его проказы с гостями приводили в смятение его отца, который изо всех сил старался справиться с выходками своего сына. Хаим очень оживил наш дом.
Он помогал подавать гостям еду в пятницу вечером и в субботу утром. Мама, однако, не доверяла ему горячий куриный бульон. Однажды в пятницу вечером Хаим взял новорожденного котенка (наша кошка только что родила) и посадил его прямо на голову гостю, который в этот момент подавал горячий бульон с вермишелью. Крики гостя и мяуканье котенка заставили папу и Раби Циммермана побежать на кухню. Хаим был серьёзно наказан. Будучи тоже подростком, я получала большое удовольствие от переполоха.
Мама обычно подавала на десерт тушеный чернослив. Был один гость, который всегда настаивал, чтобы ему давали не более, чем ровно одну ягоду чернослива. Неделю за неделей он повторял Хаиму одну и ту же просьбу, а Хаим следовал его инструкциям. В конце концов, Хаим взял наш самый большой круглый поднос, положил точно в центре единственную одинокую черносливину и подал гостю. Поднос занимал почти половину стола. Папа Хаима громко отругал его, но тот отнесся к этому спокойно.
Мама смотрела на выходки Хаима с материнским терпением. Она жалела мальчика, который был оторван от матери.
В один прекрасный день, Раби Циммерман принес радостную новость. Его жена и две дочери должны скоро приехать, а младший сын прибудет немного позже. Но в последний момент к всеобщему разочарованию выяснилось, что ребецин Циммерман получила отказ. Ей не дали визу из-за того, что она подхватила какую-то инфекцию, и у неё воспалился глаз. Поэтому, Рохл и Тоби Циммерман должны были приехать сами.
К тому времени, я была обручена с Моше. Раби Циммерман попросил нас встретить своих дочерей в порту, поскольку у него в это время была какая-то важная встреча в другом городе, и он не успевал попасть в порт вовремя.
Мы с Моше поехали в порт на метро. Когда мы прибыли, корабль уже пришвартовался, и почти все пассажиры высадились на берег. Рохл и Тоби одиноко стояли на огромной палубе, тревожно вглядываясь в проходящих внизу людей.
Мы стали выяснять у дежурного иммиграционного офицера, когда их смогут выпустить. Он сообщил нам, что сначала они должны пройти регистрацию на острове Эллис, куда отправляли всех иммигрантов. Эта процедура могла занять несколько дней. Мы не знали, что нам делать. Мы не могли вернуться домой без дочек Рава Циммермана ни при каких обстоятельствах. Их отец был бы чрезвычайно расстроен таким поворотом событий.
В конце концов нам с Моше удалось добиться, чтобы нас пустили к начальнику таможни и иммиграции. Состроив максимально серьёзные и авторитетные мины, мы сказали ему: «Мы опекуны этих девушек. Мы не можем допустить, чтобы их отправили на остров Эллис. Мы гарантируем, что будем заботиться о них и удовлетворять все их потребности.»
Иммиграционный офицер внимательно осмотрел нас. Нельзя сказать, что мы выглядели как подходящие опекуны для двух подростков. Мы сами были ненамного старше их; мне было семнадцать лет, а Моше — девятнадцать. Тем не менее, что-то в нашей манере вести себя произвело на него впечатление, и он выдал нам документы для освобождения девочек.
Рохл и Тоби приехали к нам домой, где и произошла радостная встреча с папой и братом Хаимом. Все они жили у нас дома, пока им не удалось снять квартиру и устроиться.
Все были страшно счастливы, когда реббецин Циммерман и Хершелю наконец удалось приехать в США и воссоединиться со своей семьей.
(Раби Хаим Циммерман, который ушел от нас несколько лет назад (в 1995 году), стал одним из величайших знатоков Талмуда и возглавлял несколько ешив.)
— 21 —
Раби Ицхок Шмидман прибыл в США в декабре 1926го года, чтобы занять должность раввина в городе Ньюпорт в штате Роуд Айленд. Как и для многих других еврейских семей, которые хотели перебраться в Соединенные Штаты, единственная возможность сделать это заключалась в том, чтобы вначале муж сам как-то устроился, а потом послал своей семье деньги для переезда. Он оставил жену и маленьких детей в своем родном городе Симятич в Польше. Будучи молодым человеком, он учился в ешиве Новардок (Новогрудок), а позже в ешиве Мир, где прославился своими обширными знаниями.
Прожив короткое время в Ньюпорте, он решил, что ему лучше жить в Нью Йорке. Он взял на себя работу финансирования ешивы Мир, и в течение следующих трех лет, гостил у нас всегда, когда бывал в Нью Йорке, пока его жена и дети не присоединились к нему.
Ночью наша гостиная превращалась в спальню для гостей. Стол и стулья сдвигали в угол, и комната наполнялась раскладушками.
Однажды вечером, когда Раби Ицхок поздно вернулся, оказалось, что все кровати уже заняты. Раби Борух Бер, который тогда гостил у нас, и иногда оставался ночевать, настаивал на том, чтобы Раби Ицхок спал на его кровати. Конечно же, Раби Ицхак наотрез отказался. Папа спас ситуацию. Он быстро спустился в подвал и, пыхтя, принес ещё один топчан, чтобы устроить на нем Раби Ицхака.
Раби Шмидман сказал мне, что у него нет слов, чтобы должным образом описать преданность Папы и Мамы заповеди принятия гостей. «Мне очень повезло. Я был одним из тех, кто испытал теплоту и заботу дома Германов». Он рассказал мне, как это помогало нашим гостям справляться с одиночеством. Находясь в чужой стране в трудных обстоятельствах, они сталкивались со многими препятствиями и неприятностями.
Позже Раби Шмидман основал Иешиву Торас Хаим в районе Ист-Нью-Йорк в Бруклине, где он был главой Ешивы в течение сорока пяти лет. Он также обеспечивал финансовые нужды ешивы, в которой училось до пятисот студентов.
Раби Шмидман переехал в Землю Изрилая в 1972 году. Он организовал филиал своей ешивы «Торас Хаим», известный как «Ешива Цеирим Торас Хаим — При Ицхак». Сегодня это часть ешивы «Итри» в Иерусалиме, основателем и главой которой является Раввин Мордехай Элефант, зять моего брата, Реб Нохума Довида.
В речи, которую Раби Шмидман произнес много лет назад на церемонии, устроенной в честь вступления Нохума Довида в должность раввина синагоги «Гейтс-Авеню Шул» в Бруклине, он сказал: «Если бы выбирали лидеров ламед-вавников [лидеров тридцати шести скрытых праведников, на которых держится мир], то Реб Яаков Йосеф наверняка был бы избран президентом, а Реб Авраам Горовиц [тесть Нохума Довида] — вице-президентом.»
— 22 —
Раби Авраам Ицхок Файвельзон приехал в США из Ковно в 1924 году. Он оставил жену и двух маленьких детей в Ковно. Те с нетерпением ждали возможности присоединиться к нему. Он был одним из особых гостей, которые не только ели у нас в Субботу и Праздники, но также жили у нас всю неделю.
В те годы папа почти в одиночку вел тяжелую борьбу за распространение Йидишкайт (еврейской веры и практики) в Нью Йорке. Раби Файвельзон понял, что необходимо учредить комитет раввинов, который сможет помочь папе. Он основал известный «Ваад А-рабаним» Нью-Йорка, и стал им руководить. Его задачей было осуществлять надзор за кашрутом на бойнях и в мясных лавках, а также в продуктовых магазинах, которые продавали пасхальные продукты. В те времена в этих областях царила почти полная анархия. Комитет также строил миквы (специальные ритуальные бассейны) во многих районах Нью-Йорка и следил за их исправностью и кошерностью; он собирал большие суммы денег для помощи нуждающимся и распределял маос хиттим — помощь в покупке пасхальных продуктов. Всю свою жизнь Раби Файвельзон оставался движущей силой этой важной организации и вдохновителем её разнообразных начинаний.
— 23 —
Раби Довид Бер Крейзер был прямым потомком (в десятом поколении) великого Довида бен Шмуэля А-Леви, автора знаменитого комментария к книге «Шулхан арух» под названием «Турей заав», и носил его имя. Он был одним из наших самых любимых гостей.
Будучи молодым человеком, он был раввином в городе Грейвере в Польше. Он женился в восемнадцать лет и позже жил в Слуцке, где преподавал в ешиве, основанной Раби Иссером Зальманом Мельцером. Раби Мельцер был главой ешивы вместе со своим знаменитым зятем, Раби Аароном Котлером. После окончания Первой мировой войны и революции в России, слуцкая ешива была переведена через границу в ближайший город на польской стороне, Клецк. Раби Крейзер стал одним из глав ешивы.
Когда ешива столкнулась с тяжелейшими финансовыми трудностями, раби Крейзер приехал в США, чтобы найти финансирование для ешивы. Он гостил у нас более года, и за это время стал близок к нашей семье.
Однажды он вернулся совершенно измученным из длинной поездки по разным городам. По дороге он очень сильно простудился. Папа и мама преданно ухаживали за ним, но ему становилось всё хуже и хуже. У него началась пневмония, и ему пришлось лечь в больницу.
Папа часто навещал его. Каждый раз, когда он возвращался, мама и я тревожно расспрашивали его о самочувствии Раби Крейзера. Хоть его и правильно лечили в больнице, в те времена ещё не было антибиотиков, и Раби Крейзер скончался от пневмонии. Ему было сорок восемь лет.
Папа организовал похороны, и раби Крейзера похоронили рядом с великим знатоком Торы, Мейтчетер Илуй (как называли великого гения Торы Раби Шломо Полачека, который был одним из первых руководителей ешив в Америке). Был холодный, пасмурный день (16 тевета 5691 — 5 января 1931), когда папа, мама и я горестно проводили в последний путь столь любимого нами Раби Крейзера. Мы остро ощущали потерю — ведь он стал членом нашей семьи!
Трагедия усугубилась тем, что Раби Крейзер готовился уехать из США, чтобы присутствовать на свадьбе своей старшей дочери Ципоры, которая должна была выйти замуж за Раби Довида Поварского (в настоящее время одного из глав ешивы Поновеж в городе Бней-Брак в Израиле). Когда Раби Крейзер заболел, он передал своей семье просьбу не откладывать свадьбу.
Его младшая дочь, ребецин Яффа Эбнер (бывшая замужем за крупнейшим знатоком Торы, покойным рабби Лейбом Малиным, главой ешивы Бейс А-Талмуд в Бруклине), рассказала мне, что, по ее воспоминаниям, письма, которые ее отец посылал семье, часто были наполнены подробностями о нашей преданности гостям и оригинальной и строгой манере папы выполнять заповеди.
На Раби Крейзера произвело настолько сильное впечатление приглашение на свадьбу моего брата Нохума Довида, на котором была приписка (неслыханная по тем временам): «Просим дам прийти одетыми по еврейскому закону», что он послал приглашение своей семье домой в Клецк.
Один из эпизодов, связанных с Раби Крейзером, запомнился мне больше всего. Дело было так.
«Янкев Йосеф, — сказала однажды мама, — нам очень нужен новый диван. Этот надо выбросить!»
Папа внимательно осмотрел коричневый кожаный диван в гостиной; надо сказать, что он видал лучшие времена. Кожа потрескалась, а пружины изо всех сил пытались пробиться наружу. «Но для наших гостей он удобен», — сказал папа.
Однажды в выходные дни Раби Крейзер был приглашен в дом очень богатой семьи в верхней части Манхэттена. Когда он уходил, мама сказала: «Раби Крейзер, попробовав такое богатство, я уверена, что вы не захотите возвращаться в наш скромный дом!».
В субботу вечером Раби Крейзер вернулся. Он поставил свой маленький саквояж на пол и поспешил в нашу гостиную. Он быстро улегся на потрепанный диван из коричневой кожи, вытянул ноги в туфлях и издал вздох огромного удовлетворения.
«Госпожа Герман, — решительно сказал Раби Крейзер, — вы даже не можете себе представить, как я скучал по Шаббату в вашем доме. Правда, дом, где я проводил Шаббат, обставлен элегантно — ковры на всех полах, диваны, на которые можно только смотреть, фарфоровая посуда, к которой я боялся прикоснуться, чтобы она не разбилась. Но то, чего я ждал больше всего, — это вернуться в ваш дом. Этот диван – райский сад», — добавил Раби Крейзер, и его глаза сонно сомкнулись.
Папа посмотрел на маму с самодовольным видом. «Я же говорил!» — выражал его взгляд. Диван остался.
Дядя Исроэль Иссер, мамин брат, был у нас в гостях. «Эйдл, — объявил он маме, — мы с Элен покупаем новый столовый гарнитур. Но наш старый гарнитур в отличном состоянии — ты можешь его взять. Ведь ваша мебель ужасно изношена». Он осмотрел наш старый стол из красного дерева с глубокими царапинами и наши кожаные стулья, которые нуждались в новой обивке.
Мама была в восторге, и когда папа вернулся из синагоги, она с волнением сообщила ему хорошие новости. «Янкев Йосеф, Исроэль Иссер отдает нам свой столовый гарнитур: большой стол, шесть стульев и два кресла. Он подержанный, но в отличном состоянии. Они покупают новый».
Папа нахмурился на мгновение. «Эйдл, я на это не согласен «.
Мама неодобрительно посмотрела на папу. «Но это не будет стоить нам ни копейки! Я уверена, что Исроэль Иссер даже заплатит за доставку», — возразила мама.
Папа покачал головой. «Дело не в деньгах. Понимаешь, Эйдл, наш стол и стулья обладают огромной ценностью. Вспомни всех великих мудрецов, которые сидели за этим столом. Здесь сидел Реб Борух Бер, здесь Реб Лезер Юдель Финкель, здесь Реб Моше Мордехай Эпштейн». Папа обошел вокруг стола, с благоговением прикасаясь к каждому месту. «Здесь Реб Авраам Кальманович, здесь Рабби Реувен Грозовский. Как мы можем расстаться с этим святым сокровищем?».
На минуту мама выглядела разочарованной, но, увидев, с какими любовью и благоговением папа смотрит на стол, как будто это нечто священное, она успокоилась. Наш поцарапанный старый стол из красного дерева превратился в «антиквариат», которым можно дорожить вечно.
Папа всегда внушал мне, что мы должны относиться к гостям так, как если бы они были членами нашей семьи. Я очень старалась, но далеко не всегда это было легко.
Один из наших гостей наслаждался очень горячим чаем. После субботней трапезы Реб Берель звал меня: «Рухома, пожалуйста, стакан горячего чая». Я приносила ему стакан кипящего чая, который он тут же выпивал, к моему изумлению. Только допив один стакан, он тут же повторял свой призыв: «еще один!» Так продолжалось до тех пор, пока он не выпивал семь или восемь стаканов чая!
Однажды в субботу, когда мои подруги с нетерпением ждали меня, я взяла большой поднос, поставила на него восемь чашек горячего чая и подала их нашему гостю. «Быстрее, реб Берель, пейте свой чай, а то он остынет», — посоветовала я ему, выскользнув за дверь.
В следующий Шаббат Реб Берель погрозил мне пальцем и сказал: «Рухома, не утруждай себя подачей мне чая. Я сам его возьму».
Однажды, в четверг поздно вечером, когда я прыгала на скакалке со своими подругами, перед нашим домом остановился блестящий черный автомобиль с шофером в униформе на водительском сиденье. Из машины вышла изящно одетая дама и спросила, где квартира Германов. Я сказала ей, что я Герман, и поспешила вверх по лестнице. Она последовала за мной.
«Мама, — позвала я, — к тебе пришла одна женщина». Мама вежливо поприветствовала ее.
Нече Голдинг представилась и объяснила маме, что много слышала о гостеприимстве Германов от некоторых наших гостей, которые иногда оказывались у неё дома.
Мама знала ее имя. Некоторые из наших гостей рассказывали маме о впечатляющем Шаббате, который они провели в ее роскошном доме, где их обслуживало множество слуг. Миссис Голдинг была очень богатой женщиной, жившей в западной части Манхэттена. Она была известна своей щедрой поддержкой ешив и еврейских учреждений, а также пожертвованиями нуждающимся.
У миссис Голдинг была особая просьба: Ей очень хотелось немного поучаствовать в маминой мицве гостеприимства, и она приехала специально, чтобы помочь подготовиться к Шаббату.
Мама была удивлена такой просьбой. «Но как вы хотите мне помочь?» — спросила она.
«Ну», — ответила элегантная дама, — «я могу помыть вам полы».
Мама посмотрела на стильный, безупречный наряд, в который была облачена миссис Голдинг, и улыбнулась. «Неужели вы думаете, что я разрешу вам мыть у нас полы?».
«Тогда я могла бы помочь с готовкой», — предложила миссис Голдинг.
«Сначала позвольте мне дать вам что-нибудь попить», — любезно сказала мама. Я приготовила миску с фруктами, а мама поставила чайник и наполнила тарелку ломтиками яблочного пирога.
Вскоре мама и миссис Голдинг наслаждались обществом друг друга, и между ней и нашей семьей завязалась очень тесная дружба. Хотя мама не разрешала ей помогать по хозяйству, дружба миссис Голдинг была очень важна для мамы, потому что она показала нам, что в нашем простом доме царила теплая и дружеская атмосфера, которую та с нетерпением ждала.
Примечание: много лет спустя, благодаря папиному влиянию, миссис Голдинг отправила своих сыновей Аббу Шауля и Моше учиться в ешиву Мир в Польше.
— 26 —
Рабби Айзик Шер, зять Алтера из Слободки, рабби Носона Цви Финкеля, был главой Слободской ешивы. Однажды, когда он приехал в Соединенные Штаты, папа встретил его в синагоге и тепло приветствовал.
«Ребе, мне нужен гость на Шаббат. Пожалуйста, окажите мне честь и поешьте с нами в этот Шаббат».
Рабби Шер согласился. Он много слышал о папе.
После молитвы на заходе субботы папа пришел с ним домой. Войдя к нам в дом, рабби Шер был поражен, обнаружив, что у нас за столом сидит около двадцати пяти других гостей!
После Шаббата рабби Шер начал допрашивать папу: «Реб Яаков Йосеф, я не понимаю. Вы сказали мне, что вам нужен гость на Шаббат, но у вас было более двух миньянов (более 20) гостей. Зачем вам понадобился я?».
«Видите ли, Ребе, — объяснил папа, — моя жена очень много работает всю неделю, готовясь к приходу наших субботних гостей. Когда за нашим столом присутствует такой великий человек, как вы, мы чувствуем себя вдвойне вознагражденными».
Рабби Шмуэль Грейнеман, один из наших гостей, стал близким другом и доверенным лицом нашей семьи. Его жена была сестрой знаменитого Хазон Иша из Бней-Брака, рабби Авраама Ешаи Карелица.
В юности рабби Грейнеман учился в радуньской ешиве и был постоянным гостем в доме Хофец Хаима. Он написал тораническую книгу, основанную на высказываниях Хофец Хаима.
После этого он учился в ешиве «Мир» и стал ответственным секретарем управления ешивой. Всякий раз, когда он приезжал в Америку, чтобы найти финансирование для ешивы, он останавливался в нашем доме.
Поскольку в конечном итоге ему пришлось больше времени проводить в Нью-Йорке, собирая деньги на содержание ешивы, чем в самой ешиве, он перевез свою семью в Нью-Йорк, где занял должность директора ешивы «Тиферес Йерушалаим».
Его дочь, ребецин Эстер Финкель, жена рабби Бейниша Финкеля, рассказала мне, что, когда ее отец вернулся в Польшу из первой поездки в Америку, он зачаровывал их интересными историями о семье Герман и их гостях. Одна вещь произвела на нее чрезвычайно сильное впечатление: каждому гостю давали лехем мишне (две халы, на которые произносят благословение в субботу и праздники). Папа делал это специально, чтобы наши гости чувствовали себя как дома. Мама пекла огромное число хал, чтобы хватило на всех. И так было каждый Шаббат и праздник.
Среди наших гостей было трое герим — принявших иудаизм. Первый из них — бывший священник, который был женат и имел троих детей. Его порекомендовали папе, который лично следил за его обучением и помогал ему материально. Он жил у нас, пока не устроился.
Он был очень умным и способным человеком и быстро усвоил, что значит быть соблюдающим евреем. Поддержка и помощь папы в первые годы после его перехода в иудаизм помогали ему всю жизнь. Авраам женился на прекрасной еврейской женщине и воспитал поколение евреев, изучающих Тору.
Наш первый гер привел к папе второго. Авраам (второй) был водителем грузовика. Здесь папа тоже взял на себя обучение его законам иудаизма и их смысла. Этот гер ел у нас в Шаббат и также был нашим частым гостем в будние дни.
Однажды в пятницу, во второй половине дня, он ехал на своем огромном грузовике по очень оживленной магистрали, проходящей через Таймс-сквер (центральную площадь Манхэттена). Движение остановилось. Он посмотрел на часы, сверился со своим маленьким еврейским календарем, где было указано время начала Шаббата, и понял, что если он немедленно не бросит свой грузовик, то опоздает на Шаббат. Не раздумывая ни секунды, он вышел из кабины, оставив там бумажник и все свои вещи, и просто ушел. Соблюдение Шаббата было для него важнее всего.
Ему потребовалось немало времени, чтобы дойти из центра Манхэттена до нашего дома в Нижней Восточной Стороне, и мы уже доедали куриный суп, когда вошел Авраам. Когда он, вразрез со своим обычаем, не пришел на Киддуш, мы забеспокоились, и поэтому, увидев его, вздохнули с облегчением. Он не стал распространяться о том, что произошло, а просто упомянул, что застрял в пробке.
В субботу вечером Авраам наконец нашел свой грузовик. Его отбуксировали полицейские; на лобовом стекле было прикреплено несколько повесток. Папа отправился с Авраамом в суд, чтобы просить о помиловании. Когда судья потребовал, чтобы Авраама лишили водительских прав, папа стал защищать его, объяснив разгневанному судье, что, если бы Авраам не вышел из своего грузовика именно в то время, то осквернил бы Святую Субботу, что является очень серьезным нарушением нашей еврейской религии. Конечно же, добавил папа, Авраам заплатит штраф. Это произвело должное впечатление на судью, и он успокоился.
Этот Авраам также женился на еврейке и прожил жизнь соблюдая Тору.
Наш третий гер удивил нас с мамой. Однажды, в пятницу вечером папа пришел из синагоги с молодым человеком, черным, как смоль, который говорил с сильным южным акцентом (у жителей южных штатов Америки характерное произношение, часто режущее слух жителям северных штатов). Папа сел рядом с ним, чтобы объяснить ему по-английски темы Торы, обсуждаемые на идиш и иврите, а также общий разговор за столом.
Под крылом у папы он стал настоящим евреем. Он с нетерпением ждал каждого Шаббата, когда папа проявлял уважение к нему, а мы с мамой уделяли ему особое внимание.
Зелиг Геллер, молодой человек двадцати с небольшим лет, был стекольщиком по профессии. Он подружился с Авраамом (нашим первым гером), и они стали учиться вместе каждую пятницу в ешиве «Тиферес Йерушалаим».
Зелиг рассказал мне, как он познакомился с папой. Однажды в пятницу днем, когда он сидел, погруженный в учебу, к нему подошел совершенно незнакомый человек и сказал: «Скоро Шаббат. Я хотел бы, чтобы вы были моим гостем». Зелиг был поражен. Им никто никогда не интересовался и не приглашал его на Шаббат. Он решил принять приглашение.
Он вспоминал: «В доме Реб Яакова Йосефа я впервые понял, что такое гостеприимство и святость Шаббата. С того момента, как ваш отец сделал кидуш, попел субботние песни и произнес слова Торы, я попал в новый мир, в райский сад. Ваша мать, Эйдл, была поистине эйдл (деликатной) женщиной. Она любезно обслуживала гостей, и я почувствовал себя как дома. Я наслаждался каждым мгновением Шаббата и хотел, чтобы он никогда не кончался.
Зелиг стал постоянным гостем и другом нашей семьи. Он был членом одной из папиных групп по изучению Торы и каждый вечер занимался с ним за одним столом. «Только Реб Яаков Йосеф мог дать мне силы изучать Тору, не чувствуя усталости после целого дня тяжелой работы «, — говорил Зелиг.
«Однажды вечером Реб Яаков Йосеф сказал мне: «Зелигл, Реби Боруху Беру нужно, чтобы кто-то ночевал вместе с ним в Центральном Отеле на Бродвее». Я был в восторге от того, что он оказал мне честь сопровождать этого великого праведника до места, где тот останавливался. Поздно вечером Реб Борух Бер спросил, не могу ли я принести ему стакан чая. Он дал мне четкие инструкции, поскольку тщательно соблюдал кашрут. «Следите за тем, чтобы вода из самовара наливалась только в бумажный стаканчик. Не позволяйте ложке прикасаться к ней. Держите чайный пакетик и сахар отдельно». По сей день я чувствую себя благословенным, что благодаря Ребе Якову Йосефу мне представилась возможность обслужить самого Реби Боруха Бера Лейбовича.
«Когда стало известно, что Реб Яаков Йосеф покидает Америку, чтобы поселиться в Эрец Йисраэль, всех его учеников, гостей и друзей охватило чувство надвигающейся потери — мы были как корабль без капитана. Не было никого, кто мог бы заменить его. Он был нашим ребе, нашим наставником; он был верным и мудрым советчиком всей восточной части Манхэттена.
«Реб Яаков Йосеф Герман остается для меня живым. Если бы я только мог еще раз побывать в его далет амос (быть рядом с ним), услышать его наставления и принять участие в его гостеприимстве, это дало бы мне самое большое наслаждение в жизни. Я не могу просить ни о чем большем».
— 30 —
Папин меховой бизнес разваливался. Всю неделю папа и мама по копейке наскребывали деньги, чтобы покрыть расходы на приготовление пищи для субботних гостей.
Однажды в пятницу днем мама поняла, что не успела испечь достаточно хал для всех наших гостей. Она очень расстроилась. «Не волнуйся, Эйдл», — утешил ее папа. «Я посмотрю, что можно сделать».
Папа поспешил в пекарню, которая была еще открыта. «У вас случайно не осталось хал?» — спросил он с тревогой.
«Реб Яаков Йосеф, вам очень повезло! Кто-то заказал огромную китку (буханку) на брит (обрезание). Её должны были забрать сегодня рано утром, но никто за ней так и не приехал. Поскольку уже почти наступил Шаббат, я её вам отдам очень дешево. Все равно никому больше не нужна такая здоровенная хала», — сказал пекарь.
Папа отсчитал несколько пенни, которые были у него в кармане. Булочник с пониманием принял десять центов.
Папа прибежал домой, неся свое сокровище. Он с гордостью развернул гигантскую золотую китку и рассказал маме, как купил ее за десять центов.
«Янкев Йосеф, — воскликнула мама с восторгом, — я всегда знала, что ты способен творить чудеса, но такого чуда, как это, я не видела никогда. Это точно в заслугу наших гостей».
Однажды ночью папа никак не мог заснуть. Его оптовый меховой бизнес перестал существовать, как и большая часть его сбережений, которые он потерял во время биржевого краха 1929 года.
Поскольку он не хотел объявлять банкротство, так как не хотел, чтобы его кредиторы потеряли те деньги, которые они вложили в его бизнес, он влез в огромные долги. Папа делал все возможное, чтобы продавать мех на розничном рынке, но покупателей было мало из-за экономической депрессии.
Мама увидела, насколько папа встревожен, что было для него необычно. Единственно, когда папа терял равновесие и проявлял гнев или разочарование, это когда ему мешали следовать его религиозным принципам. Этого никогда не случалось из-за финансовых вопросов.
«Янкев Йосеф, я не понимаю, почему ты так ужасно расстроен», — мягко начала мама. «Да, действительно, ты потерял свой бизнес и много денег. Но что ты сделал со всеми своими деньгами? Ты потратил их на благотворительность, на заповеди, на наше гостеприимство. Разве ты тратил их на роскошь? У нас квартира с паровым отоплением? У нас шикарная мебель? Мы ездим в отпуск в разные интересные места? Никогда! Если Ашем хочет, чтобы мы продолжали выполнять все заповеди, которые мы делаем, Он найдет способ нам помочь. Так зачем тебе беспокоиться? Что касается еды и квартплаты, я уверена, что Ашем нас не оставит».
Мамины простые, но глубокие слова попали в цель. Папа сразу же оживился. «Эйдл, ты совершенно права. Я не могу понять, что меня так обеспокоило даже на мгновение», — с благодарностью сказал ей папа. Через несколько минут он уже крепко спал.
Однако проблема обеспечения наших гостей была серьезной. Однажды папа и мама долго обсуждали её.
«Янкев Йосеф, — со слезами на глазах спросила мама, — как мы можем приглашать столько гостей, когда у нас большие долги и очень мало средств на повседневные расходы?»
Папа сидел, погруженный в свои мысли. На его гладком лице появились морщины, в бороде появились новые седые пряди.
«Эйдл, я думаю, возможно, ты права. В этот Шаббат я скажу гостям, что пока мы не можем продолжать их приглашать», — удрученно сказал папа.
Это был очень печальный день в семье Германов. Шаббат без гостей? Как такое может быть? Я тоже разделяла уныние, которое пронизывало наш некогда счастливый дом.
В четверг в сумерки мама замешивала тесто для субботних хал.
В дверь постучали, и мама пошла открывать. В прихожей в полумраке стоял незнакомец. «Это дом Реб Яакова Йосефа Германа, где гости едят в Шаббат?» — спросил он.
«Да», — ответила мама и добавила без колебаний, — Вы можете есть с нами в Шаббат». Незнакомец быстро спустился по лестнице и исчез во мраке.
В Шаббат папа и мама ждали, что незнакомец придет. Но новый гость так и не появился.
После субботней трапезы папа ничего не сказал гостям. Когда все наши гости ушли, папа сказал маме: «Эйдл, я тут подумал… Может быть, тот незнакомец, который приходил в четверг, был послан, чтобы сообщить нам, что мы не должны отказываться от своего гостеприимства. Даже на время».
«Я подумала то же самое», — сказала мама.
С тех пор не было ни одной мысли или слова о том, чтобы прекратить принимать гостей.
— 31 —
Когда количество наших гостей достигали отметки «за тридцать», и дополнительные складные столы из нашей большой столовой почти выпирали в гостиную, папа оживленно говорил: «Слава Б-гу, бизнес процветает!». Мама всегда готовила достаточно еды для того количества гостей, которое приходило. Наши гости, которые приходили в субботу вечером на мелаве малка, доедали все, что оставалось с Шаббата.
Да, папа и мама поистине «монополизировали рынок» в бизнесе гостеприимства.