Детские вопросы
Мы с вами перечитаем небольшой отрывок из недельной главы Бо, с 25 по 27 стих 12 главы книги Шмот:
25. И будет, когда войдёте в землю, которую даст вам Господь, как Он говорил, соблюдайте это служение (имеется в виду служение Песаха).
26. И когда скажут вам дети ваши: «Что это за служение у вас?»
27. То скажите: «Это жертва – Песах Господу, Который прошёл мимо домов сынов Израилевых в Египте, когда Он поражал египтян, миновав дома наши».
Это, собственно, конец обращения Моше к народу. Очень важно для Торы (мы это увидим и в книге Йеѓошуа бен Нуна (4:6), когда посреди Иордана ставят камни), чтобы дети увидели и спросили. Очень важно для Торы не только чтобы отец рассказывал что-то своему сыну, но и чтобы сын задавал вопросы. Очень важно, когда ребёнок, когда сын, когда ученик (мы будем говорить ребёнок, но это и ученик, имеется в виду новоначальный прихожанин), чтобы он умел спрашивать. Очень опасно, когда он не умеет спрашивать. И есть разные причины, почему ребёнок не умеет спрашивать.
Например, есть ребёнок-праведник. И он всё делает правильно, он во всём послушен, он всегда в нужной колее, у него всё во́время. Послушный, хороший мальчик, ну просто огромное благословение для родителей. Только есть вопрос: существует ли он сам за всей этой правильностью? Мальчик не спрашивает и не умеет спрашивать, но умеет ли он хотеть? Есть ли у него желания? Умеет ли он размышлять? Или за всей этой праведностью скрывается какой-то автоматизм, а его самого, мальчика, там нет? Конечно, снова скажу, это очень удобный мальчик, очень удобный ученик, очень удобный прихожанин: он не задаёт вопросы, он слушает, он служит, он делает всё по полной. И вопрос-то задавать опасно, потому что задать вопрос – это значит чуть-чуть расширить свой горизонт, а может быть, это даст какой-то новый поворот: вопрос может увести человека, завести человека далеко. С другой стороны, именно вопрос рождает причастность.
Давайте представим себе человека, изучающего Писание, понимающего, вникающего в замысел Божий, на примере двух образов.
Первый – это молодой юноша или молодая девушка, которые попали на концерт классической музыки. Они слушают, например, «Времена года» Вивальди. Замечательная музыка, и они сидят, слушают. Если это опытные слушатели, они знают, когда какая партия начинается, и могут как-то отзываться на эту музыку. В конце они похлопают исполнителям, и на этом их общение с этой музыкой закончится.
Второй – это юноша-болельщик, который попал, ну скажем так, на стадион, и он переживает за свою команду. Для него происходящее – это неизвестность, потому что у футбола, у хоккея, у бокса, у борьбы нет партитуры. Он существует в мире без партитуры, у него постоянно вопросы, он переживает, у него постоянно какая-то критика. Он – болельщик, он болеет тем, что он видит. И точно так же можно болеть Писанием.
То есть можно приходить на уроки, слушать, что говорит раввин. Ну, и раз раввин сказал, то это верно, мы это вообще сомнению не подвергаем. Как можно сомневаться в том, что говорит раввин?! А можно переживать, можно спрашивать. Не спрашивать для того, чтобы поспорить, не спрашивать для того, чтобы унизить, не спрашивать для того, чтобы прийти и навязать какое-то своё мнение, своё учение, своё понимание или чтобы проверить учителя на какую-то профпригодность, на соответствие каким-то критериям. Я не об этих вопросах говорю, я сам не люблю такие вопросы. Я говорю о вопросах, которые рождаются из жажды понять и жажды углубить свои знания. И эти вопросы очень нужны человеку, но их, как правило, не все любят. И я знаю очень многих людей, которых выгнали из общин, из домов учений из-за неудобных вопросов, которые они задавали: вопросов от ощущения нехватки Писания, от ощущения нехватки понимания, знания и от жажды познавать больше. И это не те удобные дети, которые не задают вопросов.
Понятно, что на самой начальной стадии, когда ребёнок только рождается, ему разделяют на чёрное и белое. И – да, в самом начальном моменте существования ребёнка, папа и мама для него почти как боги? Они всё за него решают, знают все ответы на его вопросы, знают, что для него хорошо и что для него плохо. Но ребёнок должен расти, и его рост основывается на вопросах. Маленький ребёнок нуждается в абсолютном знании. Но когда он вырастает, когда он начинает удивляться, когда он начинает сомневаться, нельзя дать ему испугаться вопросов. Ведь можно задать вопрос и, может быть, ещё и показаться глупцом. И задача учителя поддержать задающего вопрос, чтобы он не боялся окружающих. В иудаизме существует правило: стесняющийся не учится, а строгий не может научить. То есть, если человек стесняется задать вопрос, он не сможет ничему научиться; если человек строг к задающим вопросы, то он ничему не сможет научить.
Есть такие проблемы, которые терзают людей, в том числе и среди учеников Машиаха. Но даже Всевышний отвечает на вопросы. Бывает, что Всевышний оставляет что-то без разъяснения. Но мы видим, когда человек обращается ко Всевышнему с вопросом, Всевышний отвечает.
А что порождает запрет задавать вопросы? Либо в этом учении нет правды, это учение боится, что лишние вопросы приведут к тому, что какая-то правда узнается, что-то откроется или раскроются какие-то несостыковки, которые есть. Либо это учение основано на полном послушании, на подавлении человека, и это тоже, в общем-то, горе для человека, потому что в отсутствие свободы воли, в отсутствие свободы выбора у него нет возможности выражать себя. И есть ещё учителя, которые боятся вопросов. Вопросы – это такая тяжёлая штука. Один из учителей сказал, что раввин, наставник похож на огромное полено. Для того чтобы ему разгореться, для того чтобы он горел, ему нужно много маленьких горящих щепок-вопросов. То есть бывает так, что отсутствие спрашивающих превращает учителя в сырое полено, которое не загорается ни от чего. Так что и для наставника полезно, когда ему задают вопросы.
Учиться задавать вопросы, побуждать детей задавать вопросы, быть готовым отвечать на вопросы детей и радоваться детским вопросам – это один из элементов самого первого наставления, которое Моше даёт народу Израиля.