ГЛАВА 9
«Первый завет имел постановление о служении и святилище земное». В оригинале слово земное не имеет отношения к земле. Стоит слово κοσμικον (космикон), что означает мир, мировое святилище, святилище нижней части творения, святилище тварное, всего тварного мира.
«Ибо устроена была скиния первая (скиния была сооружена, если дословно), в которой светильник, стол и предложение хлебов, которая зовется “святое”». Мы должны понять, что автор здесь не упоминает многие детали, потому что он говорит тем, кто знает, Храм на тот момент еще стоит, и сам автор об этом дальше скажет: «А за второю завесою была скиния, называемая “Святое святых”». В 4 стихе: «имеющая золотую кадильницу и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где был золотой сосуд с манною, жезл Ааронов, расцветший и скрижали завета». Сразу возникает несколько вопросов к 4 стиху. Первый вопрос: мы знаем, что жертвенник кадильный стоял в Святом, не в Святая Святых. Откуда он там взялся? На этот вопрос ответ простой: в работающем состоянии скинии священник в Йом Кипур вносил кадильницу, ставил ее в Святая Святых. В Святая Святых вносился только кторет (благовония), и туда входил священник с кадильницей. Кадильница работает там. Тогда вы меня спросите: «Хорошо, а если эта кадильница относится к Святая Святых (это та кадильница), то почему автор не упомянул жертвенник благовонный, который в Святом?» Потому что он не пытается дать подробное описание – подробное описание есть в других источниках. Автор об этом говорит в 5 стихе: «А над ним (над ковчегом завета) – херувимы славы, осеняющие чистилище, о чем не нужно теперь говорить подробно». То есть автор просто приводит короткое описание, которое необходимо ему для изложения текста, и он не хочет углубляться в подробное изложение описания Храма, потому что речь у него не о том.
Дальше автор рассказывает о законоустройстве коэнского служения и говорит так: «При таком устройстве в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение (не всегда, а каждый день там священники совершают Богослужение), а во вторую (то есть в Святая Святых) однажды в год один только первосвященник, не без крови, которую приносит за себя и за грехи неведения народа». Об этом мы говорили раньше и рассказывали, что прежде, чем войти, сначала первосвященник приносит жертву за себя, также у него были «тренажерные работы» – перед ним проводят быков, ему все зачитывают, его все подготавливают. Священник, можно сказать, входил в Святая Святых, с одной стороны, со степенностью и с какой-то неспешностью, которая подобает в присутствии перед Всевышним, а с другой стороны, он старался там не задерживаться, молился короткой молитвой, потому что он входил, как бы в райский сад, в присутствие того небесного пира. Об этом мы много говорили, когда рассматривали устройство Храма, и те, кто хочет, могут найти материалы на эту тему, которые объясняют, в чем суть пребывания священника в Святая Святых, на моем блоге. Мы же здесь только повторим, что Святая Святых – это образ райского сада, это образ предстояния священника перед Всевышним, за народ ко Всевышнему он туда и входил, и происходило это только раз в год в Йом Кипур с огромной осторожностью.
В 8 стихе автор объясняет, что это устройство содержит в себе намек, указание на нечто. Он говорит, что Дух Святой как бы комментирует это, есть толкование на эту ситуацию, которое дается от Духа Святого, что, пока стоит первая комната, пока есть первая комната, нет входа во вторую комнату: пока все служение сосредоточено в Святом, еще нет реального вхождения в Святая Святых. То есть мы по-прежнему приближаемся к Богу, а не приходим к Нему. Почему мы даем именно такое толкование? Ведь можно перевести и логично было бы понять, как понимает большинство верующих, что, пока стоит этот Храм, он нам мешает, он не дает нам войти на небеса. Но ведь коэн действительно входит в Святая Святых. Это – во-первых. Во-вторых, все описание, которое здесь дает автор, и все остальные элементы, которые он описывает: золотой сосуд с манном, жезл Аарона расцветший и скрижали завета – всего этого не было в том Храме, который описывает автор. Мы не знаем было ли это в первом Храме до конца, мы знаем по традиции, что царь Осия в VII веке до новой эры спрятал, опасаясь того, что народ уйдет в изгнание и эти сосуды будут разграблены. Мы знаем это из еврейских талмудических источников и от Флавия, что Осия спрятал эти сосуды, эти элементы, и во втором Храме их не было, есть вера, что они будут в третьем.
Но то, что автор описывает, всем читателям понятно, что речь идет об устройстве первой скинии – скинии Моше. Скиния Моше не уничтожалась, вместо нее был первый Храм, потом – второй Храм, то есть речь не идет о том, что именно скиния Моше, шатер Моше был препятствием чему-то. Речь идет о несовершенстве скинии Моше, о несовершенстве этого шатра, что он был разделен на две комнаты, в одной из которых можно было приблизиться к Богу, в другой прийти. Но прийти можно было только в Йом Кипур. Речь не идет о том, что вот, пока стоит второй Храм, нам дороги никуда нет, потому что и факт, что Иешуа вошел в Святая Святых предтечей за нас, вошел, и это уже работало, несмотря на то что второй Храм стоял в те времена. Второй Храм не был препятствием и не мог быть препятствием вхождению в небесное Святилище, но само устройство шатра Моше говорило о том, что до времени к Богу можно только приближаться, а не приходить, а приходить можно только на некоторое время.
Можно провести некоторую параллель с тем, что случилось на горе Преображения, когда Иешуа преобразился и апостолы увидели преображение, увидели Божественный свет, прикоснулись Божественного света. Петр тоже попросил поставить три кущи, но пришлось вернуться. Мы знаем из еврейских источников, что священника заклинали, чтобы он вышел из Святая Святых, то есть требовали с него клятвы, что он выйдет из Святая Святых. Об этом тоже у нас был отдельный урок, был отдельный разбор, но мы повторим здесь, что Святая Святых – это переход на своеобразный восьмой уровень мироздания, выход из нашего мира в мир более высокий, и поэтому священнику говорили «машби имото». Слово «швуа» (клятва) связано со словом «семь», его как бы «седьмуют», заземляют, чтобы он возвращался. Именно потому, что сейчас невозможно оставаться вечно со Всевышним в скинии Моше, войти и вечно там пребывать – скиния Моше не была предназначена для этого. Вот эта мысль, которую автор «Послания к евреям» здесь развивает.
Дальше в 9 стихе автор говорит: «Она есть образ настоящего времени (скиния есть образ настоящего времени – обратите внимание, не прошлого времени, а настоящего), в которое приносятся дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего. И которые (жертвы) с яствами и питиями (здесь сказано относительно еды и питья), и различными омовениями, и обрядами, которые относились к плоти, установлены были только до времени исправления». Это важный момент: на самом деле, все-таки слово исправление здесь не совсем верно, правильнее сказать до времени выпрямления, то есть Бог до какого-то срока, до какой-то точки установил этот уровень общения с Собой. Снова возникает вопрос: значит, все это устройство вело к какому-то исправлению или хранило человека до времени, когда он будет исправлен? Снова мы можем говорить о том, что скиния не была лишней, она не была ошибкой, она готовила человека к чему-то улучшенному, преобразованному, выпрямленному, расправленному, то есть к чему-то, что лучше, чем есть, но она не ошибка, она не заблуждение, как верующие очень часто говорят. Постоянно забывается, что и скиния, и все устройство, и все служение – это законоустройство, которое установил Всевышний, и Первосвященника небесного тоже установил Всевышний. Это лейтмотив «Послания к евреям», что одно – прямое продолжение и прямое улучшение другого, не замена, не перемена, не отмена, это не революция, это преобразование.
«Но Машиах, явившийся Первосвященник будущих благ, пришел с большей и совершеннейшей скинией нерукотворной, то есть не такового устроения». Первосвященник будущих благ принес на землю, спустил на землю скинию нерукотворную, мы знаем, что скиния нерукотворная существовала, она была показана Моше. Куда же Он пришел с этой скинией? К нам на землю пришел, соединил небесное с земным, и в этом суть преобразования.
Дальше автор объясняет разницу в природе жертвоприношений: «И не с кровью козлов и тельцов, но со Своею кровью однажды вошел во Святилище и приобрел вечное искупление». Священник приносил в жертву козлов, быков, горлиц, все, что полагалось, приносил быка за свои грехи в Йом Кипур, и это как бы было своего рода подменой. Бык, козел, горлицы – все они умирали за жертвующего, они были посредниками между человеком и Богом в завете жертвоприношений, они умирали за человека, были средством приближения человека к Богу (как мы говорили, «курбан» — от слова «приблизить»), они заменяли собой смерть человека, а по сути, сам человек должен был умереть. Поэтому, поскольку это была такая замена, они не могли окончательно очистить человека, ведь человек не умирал.
И в 13 стихе: «Ибо если кровь тельцов и козлов и пепел телицы через окропление освящает оскверненных, дабы чисто было тело, то кольми паче кровь Христа, который Духом Святым принес Себя, непорочного, Богу, очистит совесть нашу от мертвых дел для служения Богу живому и истинному». Если раньше за нас умирал кто-то другой, если раньше священник убивал кого-то другого за свой грех и входил предстоять, то мы имеем Священника, который принес за Себя Свою кровь, который реально умер, не подставив вместо Себя тельца, быка, козла, горлицу или кого-то еще.
«И потому Он ходатай». Слово ходатай здесь немного смущает. Ходатай – посредник нового завета, как бы жертва была посредником завета. Жертва умирала, и через смерть жертвы было восстановление завета, приближение к Богу осуществлялось через смерть жертвы. Вместо смерти человека выступал посредник – баран, козел, телец, который умирал за человека, и он был посредником. Слово ходатай в отношении животных очень трудно применить, потому что ходатай (или стряпчий) – тот, кто организует завет, тот, кто организует документы. Зачем вообще нужен разумный посредник в завете? Ведь человек может и сам заключить завет. Именно посредник завета, то есть средство заключения завета, средство поддержания завета – это жертвоприношение, и это касается животных. А в нашем случае смерть Иешуа, Иешуа, который вошел со Своей кровью, который принес Себя в жертву, Его жертва – это «посредник нового завета, дабы вследствие смерти Его, бывшей для искупления от преступлений, сделанных в первом завете, призванные к вечному наследию получили обетованное». Поскольку изначально нужно было самому умереть, и священник не мог сам умереть, а входил с кровью тельцов и тому подобным, и поэтому он входил раз в год в Йом Кипур, он мог только поглядеть одним глазком на Святая Святых. В Иешуа осуществилось обетование, осуществился совершенный завет, потому что Иешуа Духом умер Сам и Духом же воскрешен.
В 16 стихе происходит чудо чудное, диво дивное, это можно сопоставить с историей Золушки, потому что Золушка на какое-то время стала похожей на принцессу, а потом вернулась в свое состояние. Похожее происходит в 16 стихе со словом διαθηκη (диатеке), которое означает завет или завещание. На протяжении всего послания и на протяжении этой главы речь идет о завете, и автор все время говорит и повторяет «в завете» до этого стиха и после этого (16 стиха). Но в 16 стихе есть какой-то особый пир у принца, и поэтому слово διαθηκη (диатеке) вдруг становится словом завещание, то есть слово принимает второе свое значение – «завещание», и все (почти все) русские переводы переводят: «Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя», и дальше снова речь идет о завете. Тогда совсем непонятно, к чему вдруг автор упомянул здесь завещание? Еще более непонятно, кто умер во время заключения завета Моше? Наследовали ли мы то, что оставили нам в наследство быки? И если быки умерли за нас, то наследовали ли мы то, что было нашим?
Все это совершенно непонятно, и комментаторы XIX века уже говорили о том, что это один из самых озадачивающих стихов Писания. Единственным еврейским комментатором этой книги был Бизенталь, он дает перевод, который впоследствии вдохновил многих других переводчиков или как-то параллельно был разработан у других переводчиков, дает другое понимание, впрочем, оно и раньше было у комментаторов. «Всякий завет, всякое жертвоприношение требует, чтобы посредник этого завета – жертва, умерла», то есть жертва становится жертвой только тогда, когда она умирает, ей нельзя не умереть. И жертва считается принесенной только по факту своей смерти, потому что завещание действительно только после смерти, потому что жертвоприношение действительно после смерти, правильно сказать, оно не имеет силы, когда жертва жива. Посредник завета – это жертва, завет действителен только тогда, когда жертва умерла и поэтому Иешуа и умер. Опять-таки это возвращает нас к тому завету, который был до этого, до этого мы сами, сам человек не мог быть жертвой завета. Теперь, когда Иешуа умер и воскрес (мы тоже можем что?), мы можем с Ним умереть и воскреснуть, об этом много говорит Павел, и на это намекает автор «Послания к евреям». Никакой речи о завещании здесь, скорее всего, не идет, и большинство переводчиков-комментаторов, переводчиков-лингвистов, переводчиков, знающих язык и тонкости языка, приходили именно к этому выводу, поэтому если вы посмотрите английские переводы, то увидите намного больше вариантов. И опять-таки единственный раввин и еврей, комментировавший «Послание к евреям», тоже дает именно такой перевод, тоже в XIX веке: не «завещание», а «завет действителен только после смерти жертвы».
И дальше в 18 стихе автор и подтверждает это понимание, когда говорит: «Почему и первый завет был утвержден не без крови». И дальше он приводит 24 главу, 5 стих книги «Шмот» («Исход»): «Ибо Моше, произнеся все заповеди по закону перед всем народом, взял кровь тельцов и козлов с водой и шерстью червленой и иссопом, окропил как саму книгу, так и весь народ, говоря: “это кровь завета, который заповедовал вам Бог”». Правда, в 24 главе, если будем читать, то увидим только тельцов. Но дело в том, что автор говорит, что для любого завета, для приближения к Богу и для прихождения к Богу нужна жертва, без того, чтобы жертва умерла, она недействительна – «неумерших жертв просим считать недействительными». Моше говорит в 24 главе: «Это кровь завета, который заповедовал вам Бог». У завета должна быть кровь, кровь проливается для заключения завета. Иешуа перед тем, как был взят, тоже сказал своим ученикам на последней вечере, на последнем своем ужине: «Вот кровь нового завета, за вас проливаемая». И Моше, как дальше автор объясняет: «также окропил кровью скинию и все сосуды Богослужебные». И дальше он говорит о том, что «все почти по закону очищается кровью, и без пролития крови не бывает прощения, итак, образы небесного должны были очищаться сими». То есть отражение небесной скинии, небесной палатки, небесного шатра на земле – шатер Моше, в нем были установления Бога, было законоустройство Божье, опять-таки это не человеческая воля. Мы должны помнить, я еще раз это повторю, это не китайская подделка iPhone, но это то, что Всевышний сказал сделать, это воплощение Слова Всевышнего на земле, которое Всевышний называет Своим домом. Всевышний говорит: «Сделайте Мне скинию, Я буду в вас жить». Всевышний живет со Своим народом, называет скинию Своим домом, Моше, который ее построил, называет Своим верным рабом, это не какой-то бунт, не какая-то подделка, и нельзя пренебрегать этим. И автор не пренебрегает этим, автор просто говорит, что Всевышний теперь призывает нас к большему обетованию.
«А образы небесного должны были очищаться сими, само же небесное – лучшими сих жертв». Небесное должно очищаться? Да, небесное должно очищаться, потому что небесное – оно небесное в самом своем небе, но путь на небо тоже загромождается грехами, об этом мы также отдельно говорили. Иешуа очистил полностью и земное, и небесное, проложил нам полный путь, сделал лестницу Яакова, доходящей и до небес, и до земли.
Написано дальше: «И Машиах вошел не в рукотворное святилище, по образу истинного устроенное (то есть Он вошел не в земное отражение, не в земную проекцию, наверное, проекция – самое лучшее слово), но в самое небо (то есть в самое главное Святилище, то, которое светит сюда), чтобы предстать ныне за нас пред Лице Божие». Как священник раз в год в Йом Кипур входил и представал за нас пред Лице Божие, так Иешуа вошел, но Иешуа вошел предстоять за нас пред Лице Божие не только в Йом Кипур, не одноразово, но постоянно.
Дальше автор это объясняет: «И не для того, чтобы многократно приносить Себя, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужой кровью», как это было на земле. А зачем нужно было заменять подобное подобным? Поэтому ясно, что в небесном Святилище, куда мы приглашены, все намного лучше. «Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира; Он же однажды, к концу веков явился для уничтожения греха жертвою Своею. И как человекам положено умереть, а потом суд, так и Машиах, однажды принеся Себя в жертву, чтобы взять на Себя грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих Его во спасение». Какая связь между человеком, которому нужно умереть, а потом суд? Само по себе взятие людей во спасение – это тоже проявление суда, то есть Иешуа однажды умер и воскрес, и потом Он явится на суд, но явится Он не за тем, чтобы судить. Цель Его прихода не за тем, чтобы судить, а за тем, чтобы спасти, чтобы те, кто принял Его жертву, были очищены и чистыми взяты на небеса или взяты на небесный пир, в небесное призвание, на небесное собрание, с чего, собственно говоря, автор «Послания к евреям» и начал в 3 главе, в 1 стихе.