1.

Собиборский лагерь смерти, – наряду с лагерями на Майданеке, в Треблинке, Бельжеце, Освенциме, – был создан немцами с целью организованного, массового уничтожения еврейского населения Европы. Он был расположен в лесу рядом с полустанком Собибор. Железная дорога заходила в тупик, – это должно было способствовать сохранению тайны. Как всегда, немцы тщательно оберегали ее от окрестного населения, -всякое преступление боится свидетелей.

Лагерь окружали четыре ряда колючей проволоки, высотой в три метра. Между третьим

и четвертым рядами пространство было заминировано. Между вторым и третьим – расхаживали патрули. Днем и ночью на вышках, откуда просматривалась вся система заграждений, дежурили часовые.

Лагерь делился на три основные части – «подлагери»; у каждого было свое, строго определенное назначение. В первом находились жилые бараки, столярная, сапожная, портняжная мастерские, два офицерских дома. Во втором – парикмахерский барак, магазины, склады. В третьем стояло кирпичное здание с железными воротами, которое называлось «баней».

Собиборский лагерь начал действовать 15 мая 1942 года.» Первые партии заключенных прибыли из Франции, Голландии, Западной Польши. Вот что рассказывает голландская еврейка Зельма Вайнберг о своем пребывании в лагере:

«Я родилась в 1922 году в городе Зволле (Голландия). В Голландии не было вражды между голландцами и евреями, мы жили дружно и не чувствовали никакой разницы между народами. Но пришли немцы и начались гонения. В Вестерборке в 1941 году был создан лагерь для евреев, высланных из Германии. Когда в стране начались преследования евреев, когда их заставили носить специальные знаки, голландцы приветствовали людей, носящих такие знаки. Когда евреев начали высылать в Польшу (это было в 1941 году), в Амстердаме возникла забастовка Жизнь города замерла на три дня. Голландцы прятали евреев от немцев. В Утрехте было две тысячи евреев, из них поехали всего двести человек, – остальных спрятало местное население. В стране действовала специальная организация по спасению евреев, она оказывала большую продовольственную и денежную помощь людям. Многих евреев спасла организация «Свободная Голландия».

Я вместе со всей семьей попала в лагерь Вестерборк, расширенный к 1942 году. В лагере находилось восемь тысяч человек, но состав заключенных все время менялся, так как каждый вторник эшелон увозил около тысячи человек в Польшу Немецкий офицер говорил заключенным, что они едут на работу в Польшу и на Украину Многие ехали туда с охотой, брали с собой одежду, обувь, продукты. Дело в том, что из Влодавы приходили письма, в них говорилось, что жизнь в Польше хорошая Потом я узнала, что все это была немецкая провокация Людей заставляли подписывать напечатанные немцами открытки. Собибор в них не упоминался.

Я не хотела уезжать из Голландии и убежала из Вестерборка. Меня приютила голландская семья Всех моих родных увезли в Польшу. Голландский немец («фольксдойче») выдал меня. Два месяца я просидела в тюрьме в Амстердаме, потом попала в лагерь в Фихте, где были политзаключенные и евреи. Работала там в прачечной.

В марте 1943 года нас повезли в Польшу Многие надеялись, что встретятся там с родными. Ведь больных евреев даже лечили сперва в голландских госпиталях, а потом уже отправляли в Польшу Создавалась видимость, что людям ничего не угрожает. Когда мы проезжали по Германии, в наши вагоны являлись немецкие сестры милосердия и оказывали медицинскую помощь заболевшим в дороге.

9 апреля 1943 года я приехала в Собибор. Мужчинам было приказано раздеться и идти дальше, в третий лагерь. Женщины по сосновой аллее проходили в бараки раздеваться и стричься Немецкий офицер отобрал двадцать восемь молодых девушек для работы во втором лагере. Я провела в Собиборе пять месяцев.

В том, как было поставлено в Собиборе массовое уничтожение людей, видна полная продуманность, постоянная забота обо всех мелочах ремесла и сметка давно практикующих палачей. На казнь люди шли совершенно голые. Их вещи, одежду, обувь сортировали и отправляли в Германию. Женщин стригли. Из человеческого волоса делались матрацы и седла: мебельная мастерская была и в самом лагере, так что волосы казненных находили применение и сбыт тут же в лагере. Наконец, само устройство «бани», то есть главного цеха в этом чудовищном производстве смертей, было сложным и требовало внимания, заботы, квалифицированных техников, истопников, сторожей, подавальщиков газа, гробовщиков, могильщиков.

На разных этапах эту работу под угрозой немедленной смерти должны были выполнять сами заключенные.

Один из немногих оставшихся в живых собиборцев, варшавский парикмахер Бер (Дов) Моисеевич Файнберг в своем показании от 10 августа 1944 года указывает, что в первом «подлагере» работало около ста человек, во втором – сто двадцать мужчин и восемьдесят женщин.

«Я работал во втором лагере, – пишет он. – где находились магазины и склады. Когда обреченные на смерть раздевались, мы собирали все вещи и разносили их по магазинам: обувь отдельно, верхнее платье отдельно и так далее. Там вещи делились по сортам и упаковывались для отправки в Германию. Каждый день из Собибора отходил поезд из десяти вагонов с вещами На кострах мы сжигали документы, фотографии и другие бумаги. а также малоценные вещи. В удобные моменты мы бросали в костер также деньги и ценности, найденные в карманах и чемоданах, чтобы все это не досталось немцам.

Через некоторое время меня перевели на другую работу. Во втором лагере построили три барака, специально для женщин. В первом из них женщины снимали обувь, во втором — одежду, в третьем – им стригли волосы. Меня назначили парикмахером в третий барак Нас было двадцать парикмахеров. Стригли мы ножницами, а волосы складывали в мешки. Немцы говорили женщинам, что стригут их для чистоты, «чтобы вши не заводились».

Работая во втором лагере, в июне 1943 года я невольно наблюдал картины страшного нечеловеческого обращения с невинными людьми. На моих глазах из Белостока пришел эшелон, до отказа наполненный совершенно голыми людьми. Очевидно, немцы боялись побега заключенных. Полуживые в этом эшелоне были перемешаны с мертвыми. Людям в дороге не давали ни пить, ни есть; Еще живых обливали хлорной известью.

Гестаповцы в лагере часто били детей сапогами, раскраивали им черепа На беззащитных натравливали собак, которые разрывали людей. Многие не выдерживали и кончали жизнь самоубийством. Заболевших немцы уничтожали немедленно».

Что же происходило в третьем «подлагере», в кирпичном здании, называемом «баней»? Согласно всем показаниям, территория «бани» была, в свою очередь, окружена колючей проволокой. Работникам первых двух «подлагерей» вход на эту территорию был строжайше запрещен и карался немедленной смертью.

«Когда партия в восемьсот человек входила в «баню», дверь плотно закрывалась», – пишет тот же Бер Файнберг.

В пристройке работала машина, вырабатывающая удушающий газ. Выработанный газ поступал в баллоны, из них по шлангам – в помещение. Обычно через пятнадцать минут все находившиеся в камере были задушены. Окон в здании не было. Только сверху было стеклянное окошечко, и немец, которого в лагере называли «банщиком», следил через него, закончен ли процесс умерщвления. По его сигналу прекращалась подача газа, пол механически раздвигался, и трупы падали вниз. В подвале находились вагонетки, и группа обреченных складывала на них трупы казненных. Вагонетки вывозились из подвала в лес. Там был вырыт огромный ров, в который сбрасывались трупы. Люди, занимавшиеся складыванием и перевозкой трупов, периодически расстреливались.

Был такой случай. Партия людей уже находилась в помещении «бани», но неожиданно испортилась машина, подающая газ. Несчастные взломали дверь и пытались разбежаться Гестаповцы многих убили, а остальных загнали обратно. Механик быстро наладил машину, и все пошло своим порядком.

Одна из заключенных, ухаживавшая за кроликами, которых немцы разводили для себя. увидела сквозь щели кроличьего закута шествие к бане голых женщин и детей. Идущие ни о чем не догадывались и мирно переговаривались между собой.

Бывало и по-другому. Восемнадцатилетняя девушка из Влодавы, идя на смерть в солнечный летний день, крикнула во всеуслышание:

• Вам отомстят за нас. Придут Советы и вам, бандиты, не будет пощады. Ее насмерть избили прикладами карабинов.

Среди немецкой прислуги третьего «подлагеря» особенно был страшен берлинский боксер Гомерский, хваставший тем, что убивает человека с одного удара. Зато другой сентиментальный немец обходил голых детишек, обреченных на смерть, гладил их по головкам, совал конфеты и бурчал:

• Здравствуй, милочка. Только смотри, не бойся, все будет хорошо.

Однажды, из третьего лагеря раздались особенно страшные крики. Оказалось, что детей и женщин живьем бросают в огонь. Это были забавы гестаповцев.

Действительность лагеря изобиловала фантастическими драмами, перед которыми меркнет любое воображение. Какой-то голландский юноша, работавший на сортировке только что прибывших вещей, неожиданно увидел вещи своих родных. Вне себя он выбежал из склада, где работал и в толпе идущих на казнь узнал всю свою семью. Другой юноша среди задушенных нашел тело своего отца. Он пытался украсть и собственноручно зарыть это бедное родное тело. Немцы убили и сына. Все эти подробности ничем не отличаются от рассказов о том, что делалось на Майданеке или в Треблинке. Может быть, единственное, в чем проявилась фантазия и личная инициатива собиборовских палачей, – это в способе скрыть от окружающего населения свою работу. Они развели в подсобных хозяйствах лагеря стада гусей и, когда производилась расправа, этих гусей дразнили и заставляли кричать. Немцы таким образом заглушали стоны и плач своих жертв.

Летом 1943 года, желая скрыть следы своих преступлений, немцы построили в третьем «подлагере» печи. В Собибор была доставлена специальная земляная машина Могильный ров был раскопан. Машина подавала раскопанные трупы на костры, разложенные под рельсами. В такие дни по всей округе слышен был трупный запах

И вот в этом страшном месте, реальность которого, как она ни документирована все же кажется диким вымыслом больного мозга, на этой испоганенной немцами земле 14 октября 1943 года произошло восстание, кончившееся победой заключенных. Во время этого восстания было убито двенадцать немцев, виднейших из несущих охранную службу офицеров-руководителей лагеря, и четыре рядовых охранника. После восстания собиборский лагерь был уничтожен.

Как это произошло? Чья человеческая сила оказалась достаточно стойкой и организованной, чтобы противостоять немецкому железу, направленному на безоружных? У кого в этой страшной атмосфере смерти и унижения нашлась воля, ум, дальновидность? 22 сентября 1943 года в Собибор пригнали из Минска шестьсот военнопленных. Из них восемьдесят человек были доставлены для работы во втором «подлагере». Остальных немцы задушили и сожгли. В числе оставшихся был офицер Александр Аронович Печерский.

2.

Печерский родился в Кременчуге, в 1909 году. С 1915 года он жил в Ростове-на-Дону. В последние годы перед войной его основной профессией было руководство художественной самодеятельностью. В первый же день Отечественной войны Печерский был призван в армию как младший командир, а в сентябре 1941 года был аттестован на техника-интенданта II ранга. В октябре он оказался в окружении на смоленском направлении и попал в плен В плену заболел тифом, провалялся больной в ужасных условиях в течение семи месяцев. Только чудом Печерский выжил после тифа. [Тифозных больных немцы расстреливали. Ему удалось скрыть свою болезнь.] В мае 1942 года Печерский бежал, но в тот же он день был пойман вместе с четырьмя другими беглецами. Пойманных отправили в «штрафную» команду в Борисов, оттуда в Минск В Минск они прибыли уже осенью 1942 года Здесь прибывшим предстояла процедура медицинского осмотра Так было обнаружено, что Печерский еврей.

[Его повели на допрос.

• Признаете ли вы себя евреем?

Печерский признался. Если бы он не признался, он был бы избит плетьми.]

Вместе с другими он был посажен в «еврейский» подвал, где провел около десяти дней. В подвале было абсолютно темно, из него никуда не выпускали. Кормили через день: сто граммов хлеба и кружка воды.

20 августа Печерский был отправлен в минский рабочий лагерь СС (Широкая улица). Там он пробыл до середины сентября. В этом лагере находилось около пятисот евреев- специалистов из Минского гетто, а также евреи-военнопленные; было там и человек двести- триста русских Русские попали в лагерь за связь с партизанами, прогул на работе и так далее, – словом, это были те, кого немцы считали окончательно «неисправимыми». Лагерники жили впроголодь, главным образом тем. что удавалось украсть у немцев. Работали с рассвета до темна.

«Комендант лагеря Вакс. – рассказывает Печерский. – не мог прожить дня не убив кого- нибудь. Надо было посмотреть ему в лицо, – это садист, тощий, верхняя губа вздрагивает, левый глаз налит кровью. Всегда в пьяном, мутном похмелье. Что он вытворял. Ночью кто-то вышел оправиться. Вакс застрелил его из окна, а утром с упоением показывал своей даме труп убитого: вот моя работа!

Люди строятся в очередь за хлебом. Вакс выходит, командует «смирно», кладет парабеллум на плечо первому стоящему в очереди и стреляет. Горе тому, кто хоть сколько- нибудь «вылезает» из строя, – он получит пулю в голову или плечо. Обычное развлечение Вакса – травля лагерников собаками, причем защищаться от собак не полагалось, – это любимцы Вакса.

Из общего гетто приводили женщин в баню. При этом всегда присутствовал Вакс и собственноручно обыскивал голых женщин».

В лагере был случай массового побега. Рядом с продуктовым складом лагеря было общежитие «шуцполицай». Иногда заключенным удавалось там стащить и оружие. Таким образом группа в пятьдесят человек, работавшая в продуктовом складе, ухитрилась раздобыть некоторое количество гранат, пистолетов и патронов. За день до побега их намерение было обнаружено. Их выдал шофер, с которым была договоренность: за двадцать тысяч марок он обещал вывезти их с территории лагеря.

Выданных беглецов немцы согнали в подвал сгоревшего дома, окружили усиленной охраной и спустили собак. Затем всю группу окровавленных людей повели через город с поднятыми вверх руками. В лагере все началось сначала: избиение плетьми, травля собаками. Участвовали в этом все немцы, кому только не лень. Каждого в отдельности уводили в жарко натопленную баню. В бане был бассейн с горячей водой. Жертву сталкивали в бассейн, снова вытаскивали и обливали холодной водой, после чего людей выводили на мороз и через два часа пристреливали.

[Это группа в пятьдесят человек состояла исключительно из евреев-военнопленных.

Двух из них Печерский знал лично: Борис Коган из Тулы и Аркадий Орлов из Киева.]

В сентябре 1943 года лагерь начали разгружать. 18 сентября Печерский оказался в эшелоне, направлявшемся в Собибор. Комендант минского лагеря Вакс сказал заключенным, что они едут «на работу в Германию». Они ехали четверо суток в вагонах с забитыми окнами, без хлеба и воды. На пятые сутки поезд подошел к полустанку Собибор. Поезд был переведен на запасной путь и, давая задний ход, паровоз подтолкнул вагоны к воротам, на которых висел щит с надписью: «Зондеркоманда». Печерский прибыл в Собибор после двухлетнего пребывания в немецком плену, умудренный горчайшим и страшным опытом, достаточно видевший и перенесший, чтобы сразу ориентироваться в открывшейся перед его глазами обстановке нового лагеря.

Вот что рассказывает Печерский о первом дне своего пребывания в лагере:

«Я сидел на бревнах возле барака с Шлеймой Лейтманом, который впоследствии стал моим главным помощником по организации восстания. К нам подошел незнакомый человек лет сорока. Я спросил у него, что там горит вдалеке, в метрах пятистах от нас, и что это за неприятный запах паленого во всем лагере.

• Не смотрите туда, это запрещено, – ответил незнакомец. – Это горят трупы товарищей, приехавших вместе с вами. Я не поверил ему. Но он продолжал:
• Этот лагерь существует уже больше года. Здесь находится пятьсот евреев – польских, французских, голландских, чехословацких. Русских евреев привезли впервые. Эшелоны, по две тысячи новых жертв в каждом, приходят сюда почти ежедневно. Их уничтожают в течение часа не больше того. Здесь, на маленьком клочке земли в десять гектаров, убито более пятисот тысяч женщин детей и мужчин».

Появление военнопленных с Востока, красноармейцев и офицеров, произвело огромное впечатление в лагере. К новоприбывшим потянулись жадные, любознательные, ждущие, надеющиеся на что-то глаза.

Печерский с первых дней своего пребывания в Собиборе задумался о будущем, – что предпринять? Пытаться ли спастись от гибели, здесь уже неизбежной? Но бежать самому или с небольшой только группой товарищей, оставив всех остальных на мучения и гибель? Он отверг эту мысль.

С самого начала идея спасения слилась для него с идеей мести. Отомстить палачам. уничтожить их, уйти всем лагерем на свободу, разыскать партизан – так вырисовывался перед ним план будущих действий. Невероятная трудность задачи не остановила Печерского.

Прежде всего необходимо было изучить расположение лагеря, распорядок жизни заключенных. офицеров охраны Печерскому ясно было, что захотят бежать из лагеря все. Но как среди этой массы незнакомых, изнуренных, слабых физически, а может быть и морально. людей найти таких, на которых можно положиться? Да и найдутся ли такие?

Через пять дней после прибытия Печерского в Собибор он неожиданно был приглашен в женский барак. Там его ждала интернациональная группа заключенных, в большинстве не знавших русского языка. Его забросали вопросами. Беседа свелась к своего рода политической консультации. Положение осложнялось тем, что Печерский совершенно не знал, с кем имеет дело. Среди присутствующих могли быть и «капо», то есть лагерники, работающие на немцев, надсмотрщики. Печерский говорил по-русски. Переводчики-добровольцы объясняли собравшимся смысл его уклончивых ответов.

Печерский рассказал о том, как были разбиты немцы под Москвой, окружены и уничтожены под Сталинградом, о том, что Красная Армия подходит к Днепру, о том, что недалек час, когда Армия- освободительница перешагнет германскую границу.

Рассказывал также Печерский о партизанском движении на оккупированной немцами территории Союза. Ведь еще в Минске до него доходили слухи о спущенных под откос партизанами немецких эшелонах, о террористических выступлениях в самом городе.

«Все напряженно слушали, стараясь не проронить ни одного слова Кто хоть немного понимал по-русски, сейчас же переводил соседу. И эти обреченные на смерть люди были искренне взволнованы рассказом о советской доблести и борьбе.

• Скажите, – раздался робкий голос, – если столько партизан, почему же они не нападут на лагерь?
• Для чего? Чтобы освободить тебя, меня, его, да? У партизан и без нас найдется дело.

За нас работать никто не будет».

Резко повернувшись и хлопнув дверью, Печерский вышел из барака. Последних фраз его никто не переводил. Их поняли и без перевода.

Так или иначе, о побеге из лагеря думали все заключенные, – такое впечатление вынес Печерский из этой первой встречи. Перед ним встала задача: остановить и урезонить наиболее нетерпеливых, доказать, что нужна тщательная и продуманная подготовка прежде чем решиться действовать.

Однажды к Печерскому подошли товарищи, среди них был Шлейма Леитман.

• Саша, мы решили бежать, – сказал он – Вахе (охрана) небольшая. Убьем их и уйдем в

лес.

• Это проще сказать, чем сделать. Пока вы будете снимать одного часового, другой с

вышки откроет стрельбу из автомата. Но, допустим даже, что удастся снять всю охрану. Чем

вы будете резать проволоку? Как пройдете минированное поле? Что будет с товарищами, которые останутся здесь? Имеем ли мы право забыть о них? Бегите, если хотите. Мешать я не стану, но сам не пойду.

И Печерский ушел с одним из товарищей, который называл себя Калимали. Побег был отменен. В эти же дни произошло еще одно событие, сильно повлиявшее на решение Печерского. Тот самый пожилой человек, с которым он беседовал в первый день пребывания в Собиборе, еще раз подошел к нему. Старика этого звали Борух, – впоследствии оказалось, что он портной. Борух присутствовал в женском бараке при встрече Печерского с лагерниками. От этого человека Печерский услышал предупреждение о том, что за ним начали следить.

• Вы заметили, вчера в бараке около меня стоял высокий худой человек. Это «капо» Бжецкий, отъявленный негодяй. Он понял все.
• Постойте, о чем, собственно говоря, вы беспокоитесь? Зачем же ему следить за мной?

Я ничего не собираюсь делать. Бежать – это безнадежно. Борух помолчал.

• Вы боитесь меня и вы правы, – начал он, – прошло всего несколько дней с тех пор, как мы впервые увидели друг друга Но выхода у нас другого нет. Вы можете уйти неожиданно, и тогда все будет кончено для нас. Поймите меня, – и он схватил Печерского за руку. – Нас много, таких как я, которые хотели бы уйти. Но нам нужен человек, который поведет нас и укажет, что делать. Доверьтесь нам. Мы многое здесь знаем и можем помочь вам.

Печерский посмотрел в его открытое, доброе лицо и подумал: предатель или нет, а рискнуть все- таки придется!

• Как заминировано поле за проволокой? Понимаете вопрос?
• Не совсем.
• Обычно мины ставятся в шахматном порядке.
• Ага, теперь понимаю. Так и заминировано. Расстояние между минами полтора-два метра
• Благодарю вас. А теперь я попрошу вас вот о чем. Познакомьте меня с какой-нибудь девушкой.

Борух удивился:

• С девушкой?
• Да. Вчера справа от вас стояла молоденькая девушка, кажется голландка, стриженая, волосы каштанового цвета. Помните, она курила. Вот хотя бы с ней. Она не говорит по-русски, и это как раз очень удобно. Со мною вам встречаться больше незачем. Мы с Лейтманом спим рядом; все, что надо, будет вам передавать он. А теперь пойдем в женский барак знакомиться с девушкой.

Прошло несколько дней. Каждый вечер Печерский встречался с Люкой – так звали его новую знакомую, молоденькую голландку. Оба сидели на досках около барака. То один, то другой заключенный подходили к Печерскому и заговаривал с ним, – на первый взгляд о самых обыкновенных вещах.

Подходил и «капо» Бжецкий, немного понимавший по-русски, – тогда Печерский немедленно принимался любезничать с девушкой. Люка с самого начала смутно догадывалась, что вовлечена в какую-то игру. Она молча.поддерживала конспирацию. Печерский был советским человеком, – уже одно это возбуждало надежду Люки, ей хотелось ему верить.

Печерский был вдвое старше этой восемнадцатилетней девушки. Но он с ней подружился. Люка рассказала ему свою историю. Здесь в лагере ей пришлось скрыть, что она дочь немецкого коммуниста, бежавшего из Германии в Голландию, когда гитлеровцы пришли к власти. Отцу ее удалось скрыться и во второй раз, когда немцы оккупировали Голландию. Немцы арестовали ее вместе с матерью. Братьев ее убили. Мать и дочь привезли в Собибор.

Отношения между Печерским и Люкой оставались на протяжении всех этих трагических дней дружескими. Люка поняла смысл и цель их дружбы. Привыкшая еще в детстве к конспирации, она ни о чем не спрашивала, догадываясь, что у Печерского есть серьезные

основания не посвящать ее в свои замыслы.

Таким образом, не возбуждая ни чьих подозрений, Печерский осваивался среди массы незнакомых ему лиц и попутно узнавал кое-что о расположении лагеря, о настроениях людей, об охране.

Вскоре он снова встретился с Борухом.

• Вот первый план, – начал рассказывать Печерский, – он сложен и едва ли выполним, но все- таки выслушайте. Столярная мастерская находится в пяти метрах от проволоки. Между рядами проволоки четыре метра Минированное поле – еще пятнадцать метров. Прибавьте к этому семь метров внутри столярной мастерской, – итого тридцать пять. Нужно сделать подкоп. Я подсчитал, что придется спрятать под полом и на чердаке приблизительно двадцать кубометров земли. Копать придется только ночью. У этого плана две отрицательные стороны: едва ли шестьсот человек смогут проползти друг за другом тридцать пять метров в течение одной ночи. Кроме того, если мы и уйдем, то уйдем, так и не уничтожив немцев. Поговорите с вашими по поводу этого плана. А о втором плане я пока вам ничего не скажу.
• Почему?
• Нужны еще дополнительные сведения. А пока вот что: беретесь вы достать штук семьдесят ножей или бритв? Я раздам их ребятам.
• Будет сделано, – ответил Борух. – А теперь мне надо посоветоваться с вами об очень важном деле. В нашу группу входит Моня – вы его знаете: из тех молодых ребят, что строят бараки. Вчера к нему подошел «капо» Бжецкий и заявил, что знает о готовящемся побеге. Конечно, его постарались разуверить. Он выслушал все и сказал, что хотел бы присоединиться к нам и бежать.
• Я задумался – пишет Печерский, – хотя это и похоже на провокацию, но мысль о том, что «капо» может помочь, показалась мне необычайно соблазнительной.
• Моня считает, – продолжал Борух, – что каким бы негодяем ни был Бжецкий, тут на него можно положиться. Бжецкий отлично знает, что в последнюю очередь немцы уничтожают и «капо»: они не могут оставить живых свидетелей своих преступлений.
• Что же вы ответили Моне?
• Что один, без вас, ничего решить не могу.
• Подумаем насчет «капо». А пока пора разойтись.

Кузнец Райман тайно исполнял заказ Печерского, – делал ножи. Кузница помещалась рядом со слесарной мастерской. Вечером в кузнице собралось несколько человек, среди них был и Бжецкий. Немецкая охрана отдала в слесарную мастерскую для починки патефон. Печерский и Лейтман были приглашены «послушать патефонные пластинки».

Разговор начался издалека. Завели патефон. Кузнец жарил оладьи.

Я отказался от оладий и заговорил о пластинках. Бжецкий все время пытался перевести разговор на тему о побеге. Под разными предлогами я уклонялся. Наконец, он дал знак кузнецу. Тот взял патефон и вышел в слесарную. Все пошли за ним. Мы остались с Бжецким с глазу на глаз.

• Я хотел поговорить с вами, – начал он, – вы догадываетесь о чем?
• Я плохо понимаю по-немецки.
• Хорошо, будем говорить по-русски. Правда, по-русски я говорю неважно, но если хотите, мы договоримся. Прошу вас, выслушайте меня. Я знаю о том, что вы готовите побег.
• Вздор! Из Собибора бежать невозможно.
• Вы делаете это очень осторожно. Вы редко бываете в бараках. Вы никогда ни с кем не разговариваете за исключением Люки. Но Люка – это только ширма. Саша, если бы я хотел вас выдать, я мог бы это сделать давным-давно. Я знаю, вы считаете меня низким человеком. Сейчас у меня нет ни времени, ни охоты разубеждать вас. Пусть так. Но я хочу жить. Я не верю Вагнеру (начальнику лагеря), что «капо» не убьют. Убьют, и еще как. Когда немцы будут ликвидировать лагерь, нас уничтожат вместе со всеми.
• Хорошо еще, что вы хоть это поняли. Но почему же вы об этом говорите со мной?
• Я не могу не видеть того, что происходит. Все остальные только исполняют ваши

распоряжения. Шлейма Лейтман говорит с людьми от вашего имени. Саша, поймите меня: если «капо» будут вместе с вами – вам будет несравненно легче. Немцы доверяют нам, У каждого из нас есть право передвижения по всему лагерю. Короче говоря – мы предлагаем вам союз.

• Кто это мы?
• Я и Челик, «капо» банной команды.

Я встал, прошелся несколько раз из угла в угол по кузнице.

• Бжецкий. – начал я. посмотрев ему прямо в лицо, – могли бы вы убить немца? Он ответил не сразу.
• Если это нужно для пользы дела, мог бы.
• А если без пользы? Точно так же, как они сотнями тысяч уничтожают наших братьев.
• Я не задумывался над этим.
• Спасибо за откровенность. Нам пора разойтись.
• Хорошо. Но еще раз прошу вас, – подумайте о том, что я вам сказал.

Я ответил, что мне думать не о чем, поклонился и вышел. Однако, именно то, что Бжецкий задумался, прежде чем ответить на мой прямой вопрос об убийстве немца, заставило меня предположить, что, может быть, в этом случае он действует без провокационных намерений. Провокатор согласился бы сразу».

На другой день, 11 октября работавшие в норд-лагере на строительстве бараков, услышали крики и стрельбу из автоматов. Немедленно же немцы согнали людей в одно место, запретили выходить из мастерских первого лагеря, закрыли ворота и поставили дополнительную охрану. Только в 5 часов выяснилась причина всех этих чрезвычайных мероприятий. Прибыл очередной эшелон смертников. Когда их раздели и повели, они догадались обо всем и бросились в разные стороны. Совершенно голые, несчастные могли добежать только до проволоки, – немцы встретили их огнем винтовок и автоматов.

Совещание, на котором был принят окончательный план побега, состоялось на следующий день, 12 октября в столярной мастерской. На совещании присутствовали Борух, Лейтман, старшина столярной мастерской Янек, Моня, Печерский и еще несколько «восточников». Во дворе около мастерской мирно беседовали двое, у ворот первого лагеря еще двое. Это были посты наблюдения.

Совещание началось с вопроса – как быть с Бжецким? Решено было пригласить его.

Моня ушел и через несколько минут привел Бжецкого. Пользуемся рассказом Печерского.

«- Мы решили, Бжецкий, пригласить вас, – начал я – но, принимая в свой круг такого человека, как вы, мы ставим на карту судьбу всего лагеря. Поэтому помните, – в случае малейшей неудачи, вы погибнете первым.

• Я это знаю.
• Итак, товарищи, вот план, который я считаю единственно выполнимым. Мы должны убить всех немецких офицеров. Разумеется, по одиночке, но в очень короткий срок. На все это дается не больше часа. Убивать немцев будут только военнопленные, которых я знаю лично и на которых могу положиться. После обеда, в половине четвертого, «капо» Бжецкий под каким- нибудь предлогом отведет трех человек во второй лагерь. Эти люди убьют четырех офицеров В четыре часа электромонтеры должны перерезать телефонную связь, идущую через второй лагерь в резервную команду. Одновременно в нашем лагере начнется уничтожение гестаповцев. Надо ухитриться, чтобы они попадали к нам в разное время, убивать их по одному В нашем лагере все должно быть кончено в течение получаса. В половине пятого Бжецкий и Чепик строят весь лагерь в колонну, как будто бы для работы, и колонна направляется к выходу. В первых рядах идут «восточники». По дороге к главным воротам лагеря нужно захватить оружейный склад, – по возможности без шума Помните, что во время движения колонны очень легко может возникнуть паника тогда все пропало, немцы обнаружат побег. Если удастся захватить склад мы вступим с ними в бой.

Если не удастся, придется идти напролом. Недалеко от столярной мастерской, почти вплотную к проволоке, находится офицерский дом. Можно сказать наверняка, что рядом с ним

немцы побоялись минировать поле, разве только заложили несколько сигнальных мин. Нужно именно в этом месте рвать проволоку. Вот и весь план. До завтра подумайте над ним. Есть возражения?

Борух ответил за всех, что возражений нет».

3.

Этот безумно смелый и отважный план родился у человека, который горел желанием свободы и мести. Само собой разумеется, что план мог быть выполнен только при условии строжайшей точности и строжайшей тайны.

Недаром каждый час дня 14 октября отдельно отмечен в дневнике Печерского. С утра он работал в одном из бараков, из окон которого был виден весь лагерь. Семь человек, работавших рядом с ним в то утро, ничего не знали о побеге. В соседнем бараке двадцать «восточников», подобранных по специальному списку, строили нары под руководством Лейтмана. В 10 часов Лейтман позвал Печерского и доложил ему о ходе дела:

• К четырем часам в портняжную мастерскую приглашен для примерки мундира унтерштурмфюрер Эрнст Берг. В четверть пятого туда же придет обершарфюрер Гетцингер (начальник третьего, то есть смертного, лагеря). В сапожную мастерскую в четыре часа должен явиться унтершарфюрер Эмиль Шумахер. С унтершарфюрером Фридрихом Гаульштихом расправляюсь я собственноручно. Четырех немцев убьют во втором лагере, остальных ребята постараются как-нибудь зазвать в мастерские.
• Хорошо. Товарищей, которые взяли на себя уничтожение немцев, присылай ко мне по одному.

Через пять минут в барак, где я работал, зашел Калимали.

• Сегодня в три часа, – сказал я Калимали, – ты пойдешь в портняжную мастерскую. Возьми рубанок, стамеску и топор. Смотри, Калимали, промахнешься, – мы погибли. Понял?
• Да.
• Ну, ступай. Желаю счастья Я крепко пожал ему руку.

Через полчаса ко мне пришел Борис Цибульский, которому было поручено убийство гестаповцев во втором лагере.

• Борис, – сказал я ему, – время пришло. Я посылаю тебя на самый трудный участок. С тобой пойдут Михаил и Беня. Возьмите два топора. Бжецкий отведет вас во второй лагерь. Помни, Борис, ты начинаешь первый. Твой удар вдохновит всех. Если товарищи, идущие с тобой, боятся, замени их. Принуждения здесь быть не может.
• Не беспокойся Саша, они только ждут сигнала.

В два часа в первый лагерь явился неожиданно один из гестаповцев, взял «капо» Бжецкого и еще трех человек и повел куда-то. Страшная мысль – все открыто – поразила нас. Через час выяснилось, что Бжецкого повели в норд-лагерь для укладки леса. «Капо»

Чепик взял на себя поручение, данное Бжецкому: он отвел людей во второй лагерь для убийства гестаповцев.

Напряжение в лагере росло. Конспирация среди восставших была полная. Очень немногие из лагерников знали о предстоящем побеге, но многие ощущали неопределенную тревогу и почти все чувствовали, что можно верить этим молчаливым, толковым и сумрачным людям, недавно прибывшим в лагерь, и сговаривающимся о чем-то в стороне».

За два дня до побега был праздник Йом-Кипур. В лагере нашлись усердные молельщики.

Один из заключенных обратился к кантору с вопросом:

• Почему вы молитесь Богу, чем он поможет вам? Молились бы Сашке (то есть Печерскому).

Он услышал такой ответ:

• Мы молимся Богу, чтобы Сашке все удалось.

Надежда просачивалась и сквозь молчание, и сквозь стену уныния. Разразившиеся 14 октября события нашли для себя подготовленную почву.

Первым был убит унтерштурмфюрер Эрнст Берг, явившийся в портняжную мастерскую на двадцать минут раньше, чем предполагалось. В тот момент, когда Берг снял с себя ремень с кобурой и пистолетом и начал примерять мундир, Калимали ударил его топором по голове. Труп немца бросили на койку и прикрыли одеждой. Нельзя без волнения читать в дневнике Печорского:

«Не было еще четырех, когда Калимали вбежал к нам в барак и положил передо мной пистолет. Мы обнялись.

• Теперь кончено, – сказал я. – Если кто-нибудь и захотел бы отступить, – поздно.

Спасибо тебе, друг.

Калимали ушел. Внезапно поднялся смертельно бледный голландец и попытался выйти следом за Калимали.

• Куда?
• Хочу оправиться
• Назад. Подождешь. Товарищи, вам понятно, что происходит, – обратился я ко всем находившимся в бараке. – Смотрите за этим струсившим, не выпускайте его».

В девять минут пятого, в той же портняжной мастерской Семен Мазуркевич убил начальника всей охраны лагеря – Михеля. Одновременно в сапожной мастерской Аркадий Вайспапир убил начальника смертного лагеря обершарфюрера Гетцингера. В четверть пятого Цибульский доложил Печерскому, что свою задачу (уничтожение гестаповцев во втором лагере) он выполнил. Четыре гестаповца убиты, телефонная связь перерезана, выходы закрыты.

Наступила пора строить людей.

Но Печерский медлил. Он надеялся, что удастся прикончить еще кого-нибудь из немцев. В это время Шлейма Лейтман убил еще одного гестаповца (Фридриха Гаультштиха).

В половине пятого вернулся «капо» Бжецкий. Это было очень кстати: только «капо» могли, не вызывая подозрений, построить колонну. Оружия в руках у восставших оказалось немного: одиннадцать пистолетов, снятых с убитых, да еще шесть винтовок, которые жестянщики заранее припасли, спрятав их в водосточные трубы. Приходилось довольствоваться тем, что есть.

Без четверти пять Бжецкий дал сигнал, чтобы колонна построилась. На резкий свисток со всех сторон сбежались люди.

Начальник караула (немец с Поволжья) пытался загнать людей обратно в бараки, но был

убит.

Толпа бросилась к оружейному складу. Сильный пулеметный огонь преградил ей

дорогу. Печерский понял, что захватить оружие не удастся. Он крикнул:

• Товарищи, вперед!

Люди бросились за ним к офицерскому дому. Многие бросились в другую сторону к центральным воротам..

Часовые были смяты. Люди бежали напрямик по минированному полю к видневшемуся вдалеке лесу. Многие подорвались на минах. Из шестисот бежавших четыреста прорвались в лес.

Столяр Хаим Поврозник, житель Холма, солдат польской армии, попавший в плен к немцам еще в 1939 году, рассказывает об этом дне:

«Большая группа собралась в лагере. В центре стоял наш славный руководитель Сашка (перед тем Поврозник называет Печерского «славный ростовский парень»). Сашка крикнул:

• За Сталина, ура!

Разделившись на мелкие группы, мы разбрелись в разные стороны по всему лесу. Немцы устроили облаву. Самолеты обстреливали лес пулеметным огнем. Очень многие были убиты. В живых осталось не больше пятидесяти человек Мне удалось добраться до Холма, где я скрывался до прихода Красной Армии. В тот день ко мне, узнику Собибора, вернулась жизнь.

Голландка Зельма Вайнберг рассказывает:

«Когда в лагере произошло восстание, мне удалось бежать. Вместе со мной убежали еще две девушки. Кепи Хокес из города Гах и Урзула Штерн из Германии. Кепи попала потом в партизанский отряд и там умерла от тифа. Урзула, тоже воевала в партизанском отряде. Сейчас она во Влодаве. Вместе с Урзулой я была в Вестерборке и в тюрьме в Фихте, вместе прожила в Собиборе, вместе мы бежали и спаслись»

Судьба подруги Печерского, голландки Люки, осталась неизвестной, также как и ее настоящее имя.

22 октября Александр Печерский, после долгих странствий по дорогам и проселкам Польши, встретился с партизанским отрядом, в который был принят вместе с несколькими своими товарищами. [В настоящее время в звании капитана он находится в рядах Красной Армии,]

• На десяти гектарах польской земли, где был расположен Собиборский лагерь уничтожения, ветер позванивает ржавой колючей проволокой. После восстания немцы сожгли лагерь, вспахали землю, засадили ее капустой и картофелем.

Картофельное или капустное поле, которое немцы развели здесь, чтобы скрыть следы своей чудовищной преступной работы, еще раз перекопано. Под ним найдены осколки человеческих костей, жалкие обломки лагерного быта, разрозненная обувь всех размеров и фасонов, множество бутылок с этикетками Варшавы, Праги, Берлина, детские молочные рожки и зубные протезы, еврейские молитвенники и польские романы, открытки с видами европейских городов, документы, фотографии, побуревший молитвенный талес рядом с трикотажной тряпкой, потерявшей цвет, консервные коробки и футляры от очков, детская кукла с вывороченными руками. Все это – немые свидетели убийств сотен тысяч людей, свезенных в лагерь смерти со всех концов Европы.]

Страдания погибших здесь людей, их слезы и предсмертный ужас кончились. Этих людей больше нет. Немногие из спасшихся рассказали все, что знали и видели. Сообщение Чрезвычайной Государственной Комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников о чудовищных преступлениях германского правительства в Освенциме.

Еще до освобождения Красной Армией польской территории в Верхней Силезии в Чрезвычайную    Государственную    Комиссию    поступали    многочисленные    сведения    о существовании    вокруг    гор.    Освенцима    огромного    лагеря,    созданного    германским правительством для уничтожения плененных советских людей. После освобождения советскими войсками польской Силезии частями Красной Армии был обнаружен этот лагерь. По         поручению    Чрезвычайной    Государственной    Комиссии    Прокуратурой    1-го

Украинского фронта совместно с представителями Чрезвычайной Государственной Комиссии товарищами Кудрявцевым Д И. и Кузьминым С.Т, в течение февраля-марта 1945 года было произведено тщательное расследование злодеяний немцев в Освенцимском лагере.

В расследовании принимали участие специальные экспертные комиссии: судебно-ме- дицинская, в составе главного судебно-медицинского эксперта 1-го Украинского фронта Брыжина Ф. Ф, судебно-медицинского эксперта армии Чурсанова М. Г, эксперта-терапевта Перцова Л И, начальника патологоанатомической лаборатории армии Лебедева К А, гинеколога армии Полетаева Г. А, эксперта- психиатра Банковского Н. Р, эксперта- криминалиста Герасимова Н. И, бывших заключенных лагеря: профессора-педиатра, директора клиники Пражского университета Эпштейн Б. В, профессора патологической анатомии и экспериментальной медицины из гор. Клермон-Ферран (Франция) Лимузен Г. Г, доцента медицинского факультета в Загребе (Югославия) Гроссмана М. Я, и техническая, в составе профессоров из Кракова – Давидовского Романа и Долинского Ярослава, кандидата химических наук инженера Лаврушина В. Ф. и инженера Шуера А. М.

На основании опроса и медицинского освидетельствования 2819 спасенных Красной Армией узников Освенцимского лагеря и изучения обнаруженных в нем немецких документов. остатков взорванных немцами при отступлении крематориев и газовых камер,

найденных на территории лагеря трупов, вещей и документов истребленных немцами людей различных стран Европы, сохранившихся в складах и бараках лагеря, установлено:

1. Путем расстрелов, голода, отравлений и чудовищных истязаний немцы истребили в Освенцимском лагере свыше четырех миллионов» граждан Советского Союза, Польши, Франции, Бельгии, Голландии, Чехословакии, Югославии, Румынии, Венгрии и других стран.
2. Немецкие профессора и врачи произвели в лагере так называемые «медицинские» эксперименты над живыми людьми – мужчинами, женщинами и детьми.
3. По степени продуманности, технической организованности, по массовости и жестокости истребления людей Освенцимский лагерь оставляет за собой далеко позади все известные до сих пор немецкие «лагеря смерти».

В Освенцимском лагере были и газовые камеры, и крематории, и химические отделения, и лаборатории – все это было предназначено для чудовищного уничтожения людей. Газовые камеры немцы называли «банями особого назначения» На входной двери этой «бани» было написано «Для дезинфекции», а на выходной «Вход в баню». Таким образом, люди, предназначенные для уничтожения, ничего не подозревая заходили в помещение «Для дезинфекции», раздевались и оттуда загонялись в «баню особого назначения» – то есть в газовую камеру, где они истреблялись ядовитым веществом «циклоном».

В лагере были организованы специальные больницы, хирургические блоки, гистологические лаборатории и другие учреждения, но существовали они не для лечения, а для истребления людей. Немецкие профессора и врачи производили в них массовые эксперименты над совершенно здоровыми мужчинами, женщинами и детьми. Они производили опыты по стерилизации женщин кастрации мужчин, над детьми, по искусственному заражению массы людей раком, тифом, малярией и вели над ними наблюдение: производили на живых людях испытания действия отравляющих веществ. Рейхсфюрер СС Гиммлер – организатор Освенцимского лагеря уничтожения людей.

Освенцимский лагерь был построен в 1939 году по приказу рейхсфюрере СС Гиммлера специально для уничтожения порабощенных граждан оккупированных стран Европы.

Лагерь расположен на огромной территории вокруг города Освенцима и представлял из себя целую систему лагерей: Аушеиц. Биркенау. Моновице, Голешау, Явишовиц, Нейдахс, Блехамер и другие. Основные из них – Аушвиц и Биркенау – были расположены на территории в 4675 гектара и имели свыше шестисот двадцати жилых бараков и служебных помещений. В лагерях Освенцима содержалось постоянно от ста восьмидесяти до двухсот пятидесяти тысяч заключенных Все лагеря были обведены глубокими рвами и оцеплены густой сетью колючей проволоки, через которую пропускали ток высокого напряжения.

В 1941 году в лагере Аушвиц был выстроен для сжигания трупов умерщвленных людей первый крематорий с тремя печами. При крематории была так называемая «баня особого назначения», то есть газовая камера для удушения людей. Первый крематорий просуществовал до середины 1943 года Летом 1942 года рейхсфюрер СС Гиммлер произвел инспекторский смотр Освенцимского лагеря и распорядился расширить его до гигантских размеров и технически усовершенствовать. Строительство новых мощных крематориев было поручено немецкой фирме «Топф и сыновья» в Эрфурте, которая немедленно начала строить в Биркенау четыре мощных крематория и газовые камеры. Из Берлина нетерпеливо требовали ускорения строительства и окончания всех работ к началу 1943 года В делах канцелярии лагеря Аушвиц найдена обширная переписка администрации лагеря с фирмой Топф и сыновья», в том числе следующие письма:

«И. А. Топф и сыновья. Эрфурт, 12 февраля 1943 г. Центральному строительству СС и полиции Аушвиц (Освенцим)

Касается: крематории 2 и 3 лагеря военнопленных.

Подтверждаем получение Вашей телеграммы от 10 февраля следующего содержания: «Еще раз подтверждаем получение Вашего заказа на пять штук тройных муфельных печей, включен два электрических лифта для подъема трупов и один временный лифт для трупов. Также заказано практическое приспособление для подачи угля и приспособление для

транспорта пепла. Вам надлежит доставить полную установку для крематория № 3. Ожидаем, что примете все меры для немедленной отправки всех машин с частями. Установка обязательно должна вступить в строй 10 апреля 1943 года.

И. А. Топф и сыновья.»

II

№121 15/42/Ер На Пункт 2.

В отношении установки двух трехмуфельных печей у каждой из «бань особого назначени»‘ инженером Прюфером было предложено изъять их из заготовленных для отправки в Могилев печей. Руководитель служебной части, находившейся в СС- Хозяйственном Управлении Главного Отдела в Берлине был немедленно об этом осведомлен и его попросили распорядиться о дальнейшем.

СС унтерштурмфюрер (С)

Освенцим, 21 августа 1942 года».

В четырех новых крематориях находилось двенадцать печей с сорока шестью ретортами; в каждую реторту можно было поместить от трех до пяти трупов, процесс сжигания’ которых продолжался около 20-30 минут.

При крематориях были построены «бани особого назначения» – газовые камеры для умерщвления людей, помещавшиеся или в подвалах, или в особых пристройках к крематориям. Кроме того, в лагере имелись еще две отдельные «бани», трупы из которых сжигались на особых кострах. Предназначенных для умерщвления людей загоняли в «бани» ударами палок ружейных прикладов, собаками. Двери камер герметически закрывались, и люди, находившиеся в них, отравлялись «циклоном». Смерть наступала через 3-5 минут; спустя 20-30 минут трупы выгружались и направлялись к печам крематориев. Перед сжиганием дантисты вырывали у трупов золотые зубы и коронки.

«Производительность» «бань» – газовых камер значительно превышала пропускную способность печей крематориев, и потому для сжигания трупов немцы применяли еще огромные костры. Для этих костров были вырыты специальные рвы длиной от 25 до 30 метров, шириной от 4 до 6 метров и глубиной в 2 метра На дне рвов проходили особые канавы в качестве поддувал Трупы подвозились к кострам по узкоколейкам, укладывались в рвы послойно с дровами, обливались нефтью и таким образом сжигались. Пепел зарывался в больших ямах или сбрасывался в реки Сола и Висла С 1943 года немцы, с целью промышленного использования несгоревших костей, стали дробить кости и продавать фирме «Штрем» для переработки в суперфосфат. В лагере найдены документы на отправку в адрес фирмы «Штрем» 112 тонн 600 килограммов костной крошки от человеческих трупов. Для промышленных целей немцы также использовали волосы, срезанные с женщин, предназначенных для уничтожения.

В Освенцимском лагере немцы ежедневно умерщвляли и сжигали от десяти до двенадцати тысяч людей, из них восемь-десять тысяч из прибывших эшелонов и две- три тысячи из числа узников патера

Допрошенные в качестве свидетелей, ранее работавшие в специальной команде по обслуживанию газовых камер и крематориев бывшие заключенные Драгон Шлема, житель местечка Жировни, Варшавского воеводства и Таубер Генрих из города Хжанув (Польша) показали следующее»… В начале работы лагеря немцы имели две газовые камеры, находившиеся друг от друга в трех километрах. При них имелось по два деревянных барака. Прибывающих из эшелонов людей приводили в бараки, раздевали, а затем вели в газовую камеру… В газовые камеры загоняли по 1.500-1.700 человек, а затем через люки эсэсовцы в противогазах забрасывали «циклон». Газирование продолжалось от 15 до 20 минут, после чего трупы выгружались и на вагонетках вывозились в рвы, где сжигались… Позже на территории лагеря в Биркенау работали четыре крематория, при каждом из них имелась газовая камера Крематории №№ 2 и 3 были одинаковой конструкции и имели по пятнадцать печей, а крематории №№ 4 и 5 были другой конструкции, по размерам и техническому усовершенствованию менее удобные, и имели по восемь печей каждый. Все эти крематории в течение суток сжигали по десять-двенадцать тысяч трупов». Немецко-фашистские профессора и врачи – убийцы пленников Освенцима.

В Освенцимском лагере немецко-фашистские профессора и врачи широко проводили «медицинские» опыты над живыми людьми, проявляя при этом чудовищную изобретательность.

Бывшие заключенные, спасенные Красной Армией врачи: Штейнберг из Парижа, Гордон из Вильно, профессор Гроссман из Югославии, доктор медицины Валентин Эрвин из Берлина, Кеплих Анна из Венгрии, Де-Винд Эдуард из Голландии, Флехнер Альберт из Парижа сообщили, что они были очевидцами огромного количества «медицинских» экспериментов немецко-фашистских профессоров и врачей над заключенными лагеря.

Хирургические операции производились по произволу врачей, практиковавшихся в освоении оперативной техники. Молодой немецкий врач Кениг отбирал заключенных с воспалительными процессами конечностей и практиковался в ампутации последних. Немецкие врачи Тилло и Фишер собирали большие массы заключенных и без всяких показаний производили грыжесечения. Главный врач больницы Энтрес при малейшей жалобе на боли в животе производил чревосечения, практикуясь на операциях по поводу язвы желудка.

В больничных отделениях лагеря Аушвица проводились эксперименты над женщинами. В блоке № 10 лагеря содержалось одновременно до четырехсот заключенных женщин, над которыми производились опыты по стерилизации путем облучения рентгеном и последующего удаления яичников, опыты по привитию рака шейки матки, опыты по насильственному родоразрешению и по испытанию контрастных веществ для рентгенографии матки. В блоке № 28 производились опыты над заключенными по искусственным поражениям кожи керосином, различными солями, пастами, пудрами. Здесь же применяли акрихин с целью изучения искусственно вызванной желтухи. Этими опытами занимался немецкий врач Эмиль Кашуб. В блоке № 21 производились массовые опыты по кастрации мужчин с целью изучения возможности стерилизации рентгеновскими лучами. Кастрация производилась через известное время после облучения. Такими опытами облучения и кастрации занимались профессор Шуман и врач Деринг. Нередко операции заключались в том. что после облучения рентгеном у подопытных удаляли одно или оба яичка для исследования.

Все эти факты подтверждены также показаниями бывших узников лагеря: Кляйн Юдитой, Аусен Кларой, Гербман Минной, Зондерс Ноной, Скурник Яковом, Сурес Давидом и многими другими, над которыми немецкие врачи производили те или иные эксперименты

По приказу главного немецкого врача Энтреса с 1941 по 1944 год в больницах лагеря производились умерщвления заключенных путем вливания фенола в сердце. Первые вливания делал врач Деринг, а затем они производились санитарами. Особенно отличался в этом бывший сапожник немец Клер, умертвивший таким способом тысячи жертв. Заключенный из поляков, некий Пайщик, впрыскиванием фенола умертвил двенадцать тысяч человек (впоследствии он был убит самими поляками- заключенными). Немец Штесель уничтожил такими уколами десять тысяч человек.

Факты нечеловеческих опытов над заключенными подтверждаются также рядом документов, найденных в канцелярии лагеря. В отчете хирургического отделения лагерного госпиталя значится, что за три месяца – октябрь – декабрь 1943 года – хирургами отделения среди прочих операций произведено: восемьдесят девять ампутаций яичек (кастрации), пять стерилизаций, пять удалений яичников. В телеграмме № 2678 от 28.IV. 1943 года оберштурмфюрер СС полковник Зоммер дает предписание комендатуре лагеря отнести по отчету сто двадцать восемь женщин в графу «Заключенные для опытов». В обнаруженном «Статистическом обозрении коменданта лагеря числа и распределения заключенных женщин

по различным категориям», за подписью заместителя коменданта лагеря Селла, имеется постоянная графа: «Заключенные предназначенные для различных опытов». В этой графе значится «подопытных женщин»: за 15.V. 1944 года – 400 человек, за 5.VI. 1944 года – 413 человек, за 19.VI. 1944 года – 348 человек, за 30.VII. 1944 года – 349 человек и так далее.

Немецкие врачи играли руководящую роль и в так называемых «селекциях», то есть в отборе заключенных на газирование и кремацию. «Селекцию» они производили всюду: около крематориев, в больницах, в бараках. Людей истощенных, больных, непригодных для работы немецкие врачи отправляли в газовые камеры. Отбором заключенных для умерщвления занимались следующие немецкие врачи: Виртс, Менгеле, Роде, Фишер. Тилло, Китт, Кениг, Клейн и многие другие.

По приказу главного немецкого врача Освенцимского лагерного объединения Виртса, при эпидемиях сыпного тифа производилось умерщвление людей целыми бараками путем отравления газами.

Судебно-медицинская экспертная комиссия установила, что немецкие врачи в Освенцимском лагере производили следующие эксперименты над живыми людьми:

1. Массовое иссечение тканей шейки матки, или даже полную ампутацию последней.
2. Испытание ряда неизвестных веществ для целей рентгенографии матки и труб. Указанные вещества с помощью специальных приборов под давлением вводились в полость матки, что зачастую было сопряжено с мучительными болями для экспериментируемых жертв.
3. Стерилизация женщин путем облучения рентгеновскими лучами тазовой области, с последующим чревосечением и изъятием яичников. Эти опыты производились преимущественно над молодыми женщинами.
4. Изучение действия разных химических препаратов по заказам немецких фирм. По показанию немецкого врача, доктора медицины Валентина Эрвина, был случай, когда для подобных опытов представители химической промышленности Германии врач-гинеколог Клауберг из Кенигсютте и химик Гебель специально купили у администрации лагеря сто пятьдесят женщин.
5. Стерилизация мужчин путем рентгеновского облучения.
6. Опыты над мужчинами с применением раздражающих химических веществ на коже голени для искусственного вызывания язв, флегмон.
7. Ряд других опытов – искусственное заражение малярией, искусственное оплодотворение и так далее.

Очень многие опыты кончались быстрой и мучительной смертью подопытных заключенных. После окончательного использования заключенных для экспериментов их убивали и сжигали. Этим путем немцы стремились уничтожить свидетелей своих бесчеловечных опытов.

Допрошенный в качестве свидетеля бывший заключенный Штерн Самуил Абрамович, житель гор. Бухареста, показал:

«…В лагере Аушвиц я работал в качестве исполняющего обязанности фельдшера. По приказанию обер-фельдфебеля Кашуб я делал уколы и другие манипуляции заключенным. Хорошо знаю, что многим заключенным впрыскивался керосин под кожу в голень… Второй метод экспериментов: химическое раздражение кожи. Для этой цели применялся 80% раствор уксуснокислого алюминия (алюминь- ацетикум). Лоспе этого снимали весь слой кожи и отправляли на исследование. У тех же, у которых было глубокое раздражение кожи, вырезали кусок мяса с кожей и также отправляли на исследование… Кашуб прививал также искусственную желтуху и вливал кровь маляриков».

Подвергавшийся экспериментам Балигура М. сообщил:»…Спустя несколько дней после того, как меня привезли в Биркенау, кажется, в первых числах декабря 1942 года, всю молодежь в возрасте от восемнадцати до тридцати лет (мужчин) подвергли стерилизации путем просвечивания мошонки рентгеновским аппаратом. В числе стерилизованных был также и я. Спустя одиннадцать месяцев после того, как меня подвергли стерилизации, то есть

1 ноября 1943 года, я был подвергнут кастрации… Со мной были подвергнуты стерилизации в один день двести человек.»

Свидетель Сурес Давид из города Салоники (Греция), дал следующее показание: «…Примерно в июле 1943 года меня и со мной еще десять человек греков записали в какой-то список и направили в Биркенау. Там всех нас раздели и подвергли стерилизации рентгеновскими лучами. Через один месяц после стерилизации нас вызвали в центральное отделение лагеря, где всем стерилизованным была произведена операция – кастрация…»

Бывшая заключенная Хаузер М. (Париж. Ситэ Мильтон, 9) сообщила: «…В Аушвице нас поместили в 10-й блок. Для чего нас забрали в 10-й блок – мы не знали. В этом блоке было больничное отделение, хотя все мы были совершенно здоровые женщины… В 10-м блоке у меня сначала взяли один шприц крови: для чего брали кровь – мне не известно. В конце августа 1943 года меня взяли в операционную комнату, дали наркоз и под наркозом сделали операцию в половых органах. Операцию делал заключенный врач Самуэль под руководством и по указанию немецкого врача Виртса. После этой операции я пролежала в 10-м блоке больной одиннадцать месяцев. Из числа подвергавшихся стерилизации была одна еврейка из Греции по имени Белла, фамилии ее не знаю. После рентгеновских лучей ей была сделана операция: разрез вдоль живота. После операции она поправилась и рана на животе зажила. Приехал в 10- й блок немецкий врач Шуман и в порядке контрольной проверки взял Беллу в 28-й блок и там сделал вторичный разрез живота поперек. Поперечный разрез живота у нее я сама видела. Через несколько дней после вторичной «операции» Белла умерла». Немецкие палачи убивали в Освенцимском лагере граждан всех стран Европы.

Как установлено следствием, в Освенцим ежедневно прибывало от трех до пяти железнодорожных эшелонов, предназначенных для умерщвления людей, по 1.500-3.000 человек в каждом эшелоне. Обреченные привозились из всех стран Европы. Среди освидетельствованных судебно-медицинской комиссией 2819 освобожденных узников Освенцимского лагеря имелись подданные: Польши – 745 человек Венгрии – 542 человека, Франции – 346 человек, Чехословакии – 315 человек, СССР – 180 человек, Голландии -159 человек, Югославии – 143 человека, Италии – 91 человек, Греции – 76 человек, Румынии – 52 человека, Бельгии – 41 человек и других стран.

Из каждого прибывшего эшелона немцы отбирали от двухсот до пятисот человек наиболее трудоспособных для работы в лагерях, остальных направляли прямо к газовым камерам и крематориям в лагеря Аушвиц и Биркенау.

Диспетчер службы движения станции Освенцим, Станек Францишек, показал: «…Эшелоны прибывали с заключенными в 1942,1943,1944 годах из Чехословакии, Бельгии, Франции, Голландии, Норвегии, Греции, Польши и других стран».

Свидетель Де-Винд Эдуард показал: «…После оккупации немцами Голландии в ноябре 1940 года была произведена чистка государственного аппарата, учреждений и учебных заведений Голландии. Нас, троих ассистентов университета выгнали. Я приехал в Амстердам. В одном из кварталов Амстердама был найден убитым фашист- голландец. В ответ на это немцы арестовали 400 заложников, в число которых попал и я. Схватили меня на улице и отвели сюда в лагерь».

Свидетель Гордон Яков, уроженец города Вильнюс, показал: «…В лагерь Освенцим меня привезли 22 января 1943 года. Всего в нашем эшелоне было 3.650 человек, из них вошли в лагерь 265 мужчин и около 80 женщин, всех остальных сейчас же отправили в крематорий – газировали и сожгли, в том числе сожгли мою мать Матильду, по специальности врача, сына четырех с половиной лет, отца 73 лет и мать 64 лет».

Свидетельница Дессанти Эмили, по национальности итальянка, показала: «…12 сентября 1944 года гитлеровцы вывезли нас из Италии и привезли в лагерь Освенцим. Всего в лагерь нас, итальянцев, привезли 500 человек, из них осталось в живых только 30 человек, остальные зверски замучены и уничтожены в лагере».

Свидетель Сурес Давид показал: «…В лагерь Освенцим я прибыл с эшелоном из Греции 3 апреля 1943 года. В эшелоне было больше 2.500 человек, в числе которых была моя мать 53 лет, сестра с ребенком и я. Из 2.500 человек приблизительно 300 отправили в лагерь, остальных, в том числе мою мать и сестру с пятилетним ребенком, прямо из эшелона повели в крематорий на сожжение».

Свидетель Китман Георг, из Румынии, показал: «…В июне 1944 года я и мои родители, вместе с другими в числе 3.000 человек мужчин, стариков, женщин и детей, эшелоном были привезены в лагерь Освенцим. При выгрузке всех стариков, матерей с маленькими детьми отделили от здоровых, отправили в крематорий и сожгли. Среди сожженных был мой отец 52 лет и мать 48 лет. Из 3.000 человек в лагерь направили не больше 350 человек».

Свидетельница Шпетер Зиска показала: «…В феврале месяце 1943 года я прибыла из Франции в числе 1.100 человек. Из них в этот же день было отобрано 205 трудоспособных, которые были направлены в бараки, а остальных 895 человек – стариков, женщин и детей – отвели в газовую камеру где они были удушены газами».

Бывшая заключенная Кеппих Анна, венгерка из города Клуж, показала: «…Я прибыла в Освенцимский лагерь в июне месяце 1944 года в числе 3.000 венгерских заключенных, из них, по прибытии в лагерь, 500 человек трудоспособных были оставлены в лагере для работы, а остальные 2.500 человек направлены в газовую камеру для уничтожения».

Доктор медицины Пражского университета, профессор Бертольд Эпштейн рассказал комиссии: «…Отобранных заключенных направляли в газовые камеры для умерщвления. В течение нескольких месяцев мы видели длинные вереницы идущих на смерть в крематорий людей, особенно большие группы уничтожались в мае – июне – июле 1944 года. В это время в крематориях сжигали днем и ночью, что было видно по выступавшему из труб крематориев пламени. Нередко мы чувствовали запах горелого мяса, волос или ногтей. В это время мы, кроме огня из труб крематориев, видели два больших костра, которые ночью горели огромным пламенем. Всю ночь в лагере были слышны вопли и крики, а также лай караульных собак эсэсовцев. Несчастные жертвы, которых, вследствие переполнения крематориев, по очереди вели к кострам на смерть, при виде костров догадывались, какая участь их ожидала- Я знал, что и моих близких родственников постигла та же участь и что мне ее также не избежать. Примерно каждые две недели врачом лагеря доктором Менгеле производился отбор, после чего отобранные жертвы направлялись в крематорий на уничтожение. Так в один из дней уничтожили 500 детей. При отправке этих детей разыгрались потрясающие сцены, так как уже все знали, куда их ведут. Эсэсовцы и их помощники при этом отличились особенной жестокостью- Когда мы прибыли в Освенцим, нас с женой разлучили, я ее уже больше не виден Впоследствии я узнал, что ее в лагерь не приняли. Нет сомнения, что мою жену убили обычным способом. В марте 1944 года эсэсовцы уничтожили так же мою свояченицу с двумя детьми и мою племянницу 38 лет. В июле 1944 года погибла так же моя сестра». Лагеря Освенцима – конвейеры смерти.

Как установлено расследованием в Освенцимских лагерях, кроме людей, предназначенных для опытов, постоянно содержалось около двухсот тысяч узников для эксплуатации на самых изнурительных каторжных работах. На этих работах люди доводились до крайнего истощения после чего, как негодные, истреблялись. Каждую неделю немецкие врачи производили среди заключенных отбор («селекцию»), в результате которого всех больных и потерявших трудоспособность умерщвляли в газовых камерах. Вместо них общий состав заключенных постоянно пополнялся отобранными из приходящих эшелонов. Это была организованная система страшного конвейера смерти: одни умерщвлялись, другие ставились на их место, беспощадной эксплуатацией доводились до истощения и болезней и в свою очередь направлялись в газовые камеры.

В 1941 году немцы близ Освенцима развернули строительство крупного военного химического завода И. Г. Фарбениндустри, а также военного завода взрывателей и запалов для бомб и снарядов. Строительство проводили фирмы Крупп, затем Унион и другие. Десятки тысяч освенцимских узников разных национальностей – русские, украинцы, белорусы поляки, французы, чехи, югославы, греки, бельгийцы, голландцы, итальянцы, изнемогая от свирепой эксплуатации, работали на этих строительствах, а также на осушке болот, в шахтах, на строительстве дорог.

От бараков концлагерей к местам работы было 7-8 километров. Эсэсовцы выстраивали людей в тысячные колонны и под вооруженной охраной, окруженных надсмотрщиками с палками и собаками, гнали на работы. В процессе работ эсэсовцы, надсмотрщики и мастера зверски избивали каждого: одного за то, что разогнул спину, другого за то, что мало земли забрал лопатой, третьего за медленную работу, четвертого побоями заставляли возить тачку с породой бегом. Мастера приговаривали:»Фирма платит за тебя четыре марки, ты должен работать, как лошадь».

Тех, кто падал от изнеможения, здесь же на месте расстреливали. Места работ были одновременно местами массовых убийств заключенных. Убийства всячески поощрялись начальством. Оберштурмбанфюрер Либегеншель издал приказ о выплате эсэсовцам 60 марок за каждого убитого заключенного «при покушении последнего на побег». В погоне за этой премией охранники безнаказанно убивали людей.

Об истреблении заключенных на строительных участках Освенцима рассказал бывший заключенный бельгиец Штазман Морис»-В августе 1943 года я работал на площадке строительства завода И. Г. Фарбениндустри. В один из дней эсэсовцы привели на эту площадку 400 заключенных, среди которых были югославы, греки, французы и бельгийцы, завели их в выкопанный ров и начали живыми закапывать. Погибающие на разных языках просили о помощи, а рядом эсэсовцы обращались к нам: «Смотрите да лучше работайте, а то и с вами будет то же». Спустя две недели нас перебросили подготовить площадку для одного из строений лагеря Аушвиц. Эсэсовец Лосман с группой других эсэсовцев отобрали из нас 30 человек, завели их в выкопанную яму и закопали по плечи. Затем сели на лошадей и начали скакать по площадке, задавив всех 30 человек».

Огромная площадь освенцимских болот стала могилой многих тысяч людей разных национальностей. Здесь работало свыше 300 команд – от 50 до 1.200 человек в каждой. Бесчеловечные условия труда в болотах во все времена года, избиения убийства и насилия приводили к тому, что никто из работавших не выживал больше 2- 3 месяцев. Люди умерщвлялись на самих болотах или после потери трудоспособности их убивали вливаниями фенола в сердце, либо в газовых камерах.

Шестидесятилетний инженер-мелиоратор из Венгрии Кениг Яков. работавший на болотах в качестве простого землекопа, показал: «…Я был в команде на осушке болот, в которой насчитывалось 400 человек-Надсмотрщики из числа немецких уголовников избивали людей палками и лопатами до потери сознания. В нашей команде работали мужчины и женщины всех возрастов. Много было людей интеллигентного труда – врачей, педагогов, профессоров Из одной только Югославии простыми землекопами работали 14 инженеров».

Бывший заключенный, бельгиец Майзелье Симон, сообщил: «Из нашей команды в 1200 человек в течение 3 месяцев 1944 года ежедневно приносили по сто и двести трупов замученных на работе людей, вместо которых команды пополнялись новыми жертвами».

Особенно свирепствовали немецкие палачи над советскими пленниками, которые, как правило, по прибытии в лагерь сразу же уничтожались и только в виде исключения из них оставляли наиболее трудоспособных.

В канцелярии лагеря найден следующий приказ о советских гражданах: ‘Ораниенбург. 15 ноября 1941 года.

Инспектор концлагерей

Полиция (Освенцим: 14 ф 14 Л) ОТ Касается: казни русских военнопленных.

Лагерным комендантам концентрационных лагерей.

Копии: лагерным врачам, лагерфюреру заключенных под надзором управления.

Рейхсфюрер СС и шеф германской полиции дал свое принципиальное согласие откладывать казнь для тех из общего количества русских военнопленных, направленных на казни в концлагеря (особенно комиссаров), если они по своему физическому состоянию способны работать на каменоломне. Для этого мероприятия необходимо получить согласие

начальника полиции безопасности и полиции СД. Поэтому приказываю:

По прибытии эшелонов для казни в лагеря, физически здоровые русские, годные для работы на каменоломнях, отбираются начальником лагеря (Е) и главным лагерным врачом. Именной список отобранных русских в двух экземплярах должен быть нам направлен. На этом списке лагерный врач должен отметить, что не возражает против привлечения этих лиц на работы с медицинской точки зрения

После получения согласия со стороны начальника полиции безопасности и полиции СД пересылка соответствующих русских в каменоломни будет отсюда оформлена приказом. фюрер бригады СС и генерал-майор». Подпись: Глюкс.

На основании этого приказа часть советских пленников оставляли для самых тяжелых изнурительных работ, при этом отношение к ним со стороны эсэсовцев и надсмотрщиков было наиболее жестоким и бесчеловечным.

Житель города Освенцим Гандзлик Мариан показал:»…Зимой 1941 года, в тридцатипятиградусные морозы, по дороге из лагеря Освенцим в село Бабице ежедневно в течение двух недель, как скот, гнали плетьми и палками русских военнопленных. Многие из них были без шапок, в одних гимнастерках в одних кальсонах, с изорванной обувью. Вечером из села Бабице направлялось несколько подвод полные трупами этих русских военнопленных. На каждой подводе наверху сидели по два-три их товарища, с обмороженными лицами, руками и ногами, до крайности измученные».

Гитлеровцы беспрестанно требовали от своих подчиненных новых и новых убийств. 14 февраля 1944 года начальник гарнизона Освенцим оберштурмбанфюрер Либегеншель издал приказ, в котором говорится следующее:

«…Продолжительными личными наблюдениями я установил, что на всех рабочих местах, кроме военных заводов, работает слишком много заключенных, рабочая сила которых не использована. Они лентяйничают… Мы знаем, что для повышения производительности труда заключенных необходимо усилить надзор со стороны младшего командного состава СС, но мы также знаем, что такого состава добавочного в нашем распоряжении нет, так как он или находится на фронте, или несет службу на других важных участках. Мы сами себе по можем… Ясно, что тут следует действовать быстро, и я надеюсь, что каждый от себя сделает то, что необходимо.»

В результате этого приказа каждый вечер со всех концов Освенцимских лагерей – с заводов, из болот, их шахт – тянулись к баракам страшные процессии: окровавленные, измученные узники, окруженные эсэсовцами и надсмотрщиками с огромными сворами собак, несли на деревянных носилках трупы своих товарищей. Во время вечернего смотра заключенные становились в строй, перед ними в ряды складывались трупы замученных за день, и надсмотрщики докладывали начальникам о выполнении приказа Либегеншеля. Начальство благодарило тех из них, команды которых приносили наибольшее количество трупов. Здесь же перед строем били палками провинившихся заключенных.

К страшным условиям каторжной работы прибавлялись кошмарные условия жизни в бараках. В бараках, рассчитанных на 400-500 человек, немцы помещали по 1.000-1.500 заключенных. Голод, болезни, истязания, антисанитарные условия – все создавалось с определенной, продуманной целью быстрейшего истребления заключенных.

Судебно-медицинская комиссия, освидетельствовав 2.819 спасенных Красной Армией узников Освенцима, установила, что 2.189 человек, или 91%, больны от крайнего истощения и 223 человека больны туберкулезом легких. Экспертизой также установлено, что немцы подвергали заключенных истязаниям, в результате которых у обследованных Комиссией людей обнаружены переломы ребер, конечностей, позвонков, костей лица, различные ранения, язвы, обморожения кистей и стоп. Очень многие из освобожденных страдают тяжелыми нервно-психическими заболеваниями.

Судебно-медицинской комиссией произведено вскрытие 526 трупов заключенных, найденных в разных местах на территории лагерей. Установлено, что в 474 случаях (88,3%) смерть последовала от истощения. Убийцы детей

Сотни тысяч детей в возрасте от грудного ребенка до 16 лет истребили гитлеровские изверги в Освенцимском лагере. Как правило, прибывших в эшелонах детей немцы сразу же направляли в газовые камеры и там истребляли. Только небольшую часть здоровых подростков оставляли для лагерных работ.

Следствием установлено, что детей в возрасте от 8 до 16 лет немцы наравне со взрослыми изнуряли на тяжелых физических работах. Непосильный труд истязания и побои быстро доводили каждого ребенка до полного истощения, и тогда его убивали.

Бывший заключенный Гордон Яков, врач из города Вильнюс, показал: «…В начале 1943 года в лагере Биркенау были отобраны 164 мальчика и отвезены в больницу, где при помощи уколов в сердце карболовой кислоты все они были умерщвлены».

Бывшая заключенная Бакаш Вельдтраут, из города Дюссельдорф (Германия), показала: «В 1943 году, в то время, когда мы. огораживали крематорий № 5, я лично видела, как

эсэсовцы бросали в горящие костры живых детей».

Вот что рассказывают сами дети, спасенные Красной Армией, о мучениях, которым подвергали их фашистские звери.

Мальчик Мудианов Самий, 1930 года рождения, житель города Род (Италия): «…Нас, детей, заставляли работать по 15-20 человек – на лямках возить груженные повозки с разным грузом, но больше отвозили трупы умерших к специальному блоку, где они складывались и оттуда увозились в крематорий. Работали мы с 4 часов утра до вечера. В конце октября 1944 года производивший проверку немец дал нам «кару» за то, что не было чисто в блоке. Нас 150 человек построили на улице около блока и отвели в купальню, где раздели донага, облили холодной водой, голых повели по улице в свой блок, после чего многие из детей заболели».

Девятилетний мальчик Леринциакош Андраш, уроженец города Клез (Венгрия), показал: «…Когда нас пригнали в лагерь в 22-й блок, там нас били, особенно приставленные к нам женщины-немки. Били палками. За время пребывания в лагере у меня доктор Менгеле брал много раз кровь… В ноябре месяце 1944 года всех детей переводили в лагерь «А», в «Цыганский лагерь»; при проверке одного из нас не оказалось. Тогда начальница женского лагеря Брандем и ее помощница Мандель выгнали нас всех на улицу в час ночи, и мы простояли на морозе до 12 часов дня…»

Детей, родившихся в лагере, эсэсовцы отбирали от матерей и умерщвляли. При выявлении у прибывших женщин беременности, их немедленно выделяли в особый барак, где вызывали у них преждевременные роды. В случае сопротивления беременных женщин направляли в газовую камеру.

Бывшая заключенная Флякс Софья Исааковна, из города Краков, показала: «…У многих женщин, прибывших в августе 1944 года в лагерь, имелись дети в возрасте от пяти до 12 лет. Все они, по прибытии в лагерь, вместе с матерями были отправлены в крематорий. Я прибыла с семимесячной беременностью. При осмотре врач СС Кениг обнаружил у меня беременность и направил в барак В-3 (Биркенау). Там было 65 таких же женщин. Через 3 дня мне сделали укол в область бедра с целью вызвать преждевременные роды. Такие уколы проделывали четыре дня. На пятый день я родила ребенка, которого у меня забрали. В бараке за мое пребывание таких случаев я видела 14. Новорожденные или преждевременно рожденные увозились неизвестно куда».

Среди освидетельствованных врачами освобожденных узников Освенцима имеется 180 детей, из них: в возрасте до 8 лет – 52 человека, от 8 до 15 – 128 человек. Все они в лагерь прибыли в течение второго полугодия 1944 года, т. е. находились в лагере от 3 до 6 месяцев. Все 180 детей были подвергнуты медицинскому освидетельствованию, которым установлено, что 72 ребенка больны легочно- железистым туберкулезом, 49 детей – алиментарной дистрофией (крайнее истощение), 31 ребенок имеет обморожения и т. д. Уничтожение интеллигенции

В Освенцимском лагере немцы уничтожили десятки тысяч видных ученых и представителей интеллигенции разных стран.

Фудри Андрэ, уроженец города Самот Дипуэн, рассказал комиссии спедующее: «…Из

600 французов, прибывших в лагерь вместе со мной, через несколько месяцев большинство погибло. Среди них: экономист Боро Эмиль, профессор лицея города Компьен Жаан, депутат департамента Лоди Гарон Филиппо, бургомистр города Вильивифе Лебигу, педагоги – Годо и Бру, инженер-архитектор Молине и др.».

Профессор Клермон-Ферранского университета Лимузен Анри сообщил: «…В ноябре 1944 года меня из лагеря в Дахау отправили в Освенцим, как специалиста по патологии. Здесь я пробыл приблизительно месяц в карантинном блоке, где должен был чистить уборные, полы и носить обеды тем заключенным, которые находились в тюрьме».

В Освенцимском лагере были убиты: известный голландский профессор- экономист Фрейда, доктор Лавослав, инженер Кимар, доктор-инженер Эндоклян – из Югославии, польский инженер Висневский, магистр фармации города Варшавы Тайхерт, польские профессора: Гешчикевич и Рюбарский, чехословацкие профессора: невропатолог Отто Ситик, психиатр Лео Таусик, хирург Ян Левит, знаменитый адвокат из Вены Краус. генерал – врач французской армии, доктор Жоб и многие, многие другие. Все они были замучены на непосильных работах или задушены в газовых камерах.

В Чрезвычайную Государственную Комиссию поступило «Обращение к международной общественности» на трех языках – немецком, венгерском и французском, – за подписями 27 бывших заключенных Освенцимского лагеря – профессоров, докторов, инженеров, адвокатов, студентов и других представителей интеллигенции разных стран. Обращение начинается следующими словами: «Мы, нижеподписавшиеся, освобожденные великой Красной Армией от кровавого нацистского господства, обвиняем перед международной общественностью германское правительство под руководством Адольфа Гитлера в проведении величайших в истории человечества массовых убийств, зверств и увода в немецкое рабство…»

Кончается это Обращение следующими словами: «Мы обращаемся к международной общественности с просьбой выяснить судьбу миллионов исчезнувших людей всех национальностей и принять все меры для спасения миллионов заключенных всех народов, еще томящихся в гитлеровской Германии. Чудом спаслись мы во время отступления нацистов из лагеря Освенцима. Хотя гитлеровцы отступали в панике, они увели с собой около 58 тысяч заключенных из лагеря Освенцима и филиалов. Люди эти, истощенные от голода, должны были идти пешком, но вряд ли большинство из них могло пройти больше, чем несколько километров… Мы полагаем, что при дальнейшем продвижении фронта вглубь Германии та же судьба ожидает всех людей, еще находящихся во власти кровавых нацистов. Мы, нижеподписавшиеся, обращаемся к международной общественности воюющих и нейтральных государств и к их правительствам и во имя гуманности просим сделать все возможное, чтобы зверства и преступления нацистов в будущем не повторялись, чтобы кровь миллионов невинных жертв не была пролита напрасно.

Мы просим, и вместе с нами просят около 10 тысяч спасенных заключенных всех национальностей, чтобы преступления и невероятные зверства гитлеровцев не остались безнаказанными.

Спасенные бывшие заключенные обязаны своей жизнью доблестной Красной Армии и просят международную общественность и все правительства принять это к сведению и выразить благодарность от нашего имени.» Гитлеровцы-грабители

В Освенцимском лагере гитлеровцы разоблачили себя перед всем миром не только как кровавые убийцы беззащитных людей, но и как жадные грабители своих жертв. Миллионы людей, привозимых из разных стран в концлагерь Освенцима, в первый же час их пребывания подвергались организованному ограблению. Все вещи: чемоданы, одежда, постельные принадлежности, вплоть до нательного белья и обуви, забирались эсэсовцами в специально построенные и оборудованные склады и направлялись в Германию. Часть трудоспособных людей, которая оставалась на каторжных работах, вместо своих вещей получала арестантскую полосатую одежду.

На территории Освенцимского лагеря имелось 35 специальных складов для сортировки и упаковки вещей и одежды, из которых 29 немцы перед своим отступлением под напором

Красной Армии сожгли вместе с находившимися там вещами. В оставшихся 6 складских помещениях обнаружено:

1. Мужской верхней одежды и нижней одежды – 348.820 комплектов
2. Женской верхней одежды и нижней одежды – 836255 комплектов

3.  Женской обуви – 5525 пар

• Мужской обуви – 38.000 пар

• Ковров -13.964 шт.

В складе также обнаружено большое количество бывших в употреблении у заключенных: зубных щеток кисточек для бритья, очков, огромное количество зубных протезов, всевозможной посуды. Там найдено большое количество детской одежды: рубашки, распашонки, штанишки, пальто, шапочки. Кровавые руки гитлеровских детоубийц тщательно пересчитывали эти вещи убитых ими детей и отправляли в Германию.

Осмотром вещей, обнаруженных в складах, комиссия установила, что все они принадлежат замученным и убитым людям различных национальностей. На одежде, обуви и других вещах обнаружены фабричные марки Франции, Бельгии, Венгрии, Голландии, Югославии, Чехословакии и других государств. На чемоданах сохранились ярлыки различных гостиниц европейских городов.

Комиссия обнаружила на территории лагеря 7 вагонов с одеждой и постельными принадлежностями, уже подготовленными немцами для отправки в Германию. Из найденной в бумагах лагеря справки за подписью обершарфюрера СС Рейхенбаха видно, что только в течение 47 дней, с 1Х11.1944 года по 15.1.1945 года, в лагере было обработано для посылки в Германию:

1 Детского платья и белья – 99.922 комплекта

2 Женского платья и белья – 192.652 комплекта

3 Мужского платья и белья – 222269 комплектов Всего: 514.843 комплекта.

На кожевенном заводе Освенцимского лагеря 7 марта 1945 года комиссией были обнаружены 293 тюка запакованных женских волос, общим весом 7 тысяч килограммов. Экспертная комиссия установила, что волосы срезаны со 140 тысяч женщин. Гитлеровские бандиты убили в Освенциме более четырех миллионов человек.

Тщательно заметая следы своих чудовищных преступлений в Освенциме немцы перед своим отступлением старательно уничтожали все документы, могущие показать всему миру точное количество людей, уничтоженных ими в Освенцимском лагере. Но сооруженная немцами в лагере мощная техника человекоубийства, показания освобожденных Красной Армией узников Освенцима, показания 200 опрошенных свидетелей, отдельные найденные документы и другие вещественные доказательства достаточно изобличают немецких палачей в том, что в Освенциме ими уничтожены, отравлены и сожжены миллионы людей.76

Учитывая применение немцами в широких масштабах костров для сожжения трупов, общая пропускная способность сооружения для убийства людей в Освенциме должна быть значительно повышена.

Однако, применяя поправочные коэффициенты на недогрузку крематориев, на отдельные простои их, техническая экспертная комиссия установила, что за время существования

Освенцимского лагеря немецкие палачи уничтожили в нем не менее четырех миллионов граждан СССР, Польши, Франции, Югославии, Чехословакии, Румынии, Венгрии, Болгарии, Голландии, Бельгии и других стран К суровому ответу немецко-фашистских мерзавцев.

Чудовищные преступления, совершенные немцами в концлагерях Освенцима, проводились по директивам гитлеровского правительства и под руководством рейхсфюрера СС и полиции Гиммлера. Непосредственными исполнителями злодеяний являлись: начальник лагерей Германии генерал-лейтенант СС и полиции Глюке, начальник Главного Санитарного Управления концлагерей генерал СС и полиции Поль, начальник строительства концлагерей генерал-майор СС Каммлер, представитель фирмы Топф и сыновья» старший инженер Прюфер, начальники лагерей: оберштурмфюрер Поллячек, штурмбанфюреры Гесс, Бер и Шварц; коменданты лагерей: оберштурмбанфюрер Либегеншель (он же начальник гарнизона), штурмбанфюрер Краус, гауптштурмфюрер Аумеер, оберштурмфюрер Гофман, оберштурмфюрер Гесспер, оберштурмфюрер Иостен, оберштурмфюрер Шварцубер; начальники крематориев Освенцима: обершарфюрер Молль, обершарфюрер Богер, унтершарфюрер Шетер, ротенфюрер Шульц; начальник рабочих команд оберштурмфюрер Селл: начальник строительного бюро штурмбанфюрер Бишоф; унтершарфюрер Шумахер, обершарфюрер Клерман, унтершарфюрер Лахман, обершарфюрер Эмерих, унтершарфюрер Штибиц, обершарфюрер Клаузен, обершарфюрер Хартвик, унтершарфюрер Кадук, обершарфюрер Палич, оберштурмфюрер СС Зоммер; врачи лагеря: руководитель отдела испытаний, майор – доктор Шмит, оберштурмфюрер – доктор Менгеле, унтерштурмфюрер Кениг, ротенфюрер Роде, оберштурмфюрер – доктор Фишер, оберштурмфюрер – доктор Клейн, доктор Деринг, гауптштурмфюрер – доктор Виртс, оберштурмфюрер – доктор Тилло, штурмбанфюрер – доктор Клауберг, профессор Шуман, доктор Вабер, оберфельдфебель Эмиль Кашуб, оберштурмфюрер Энтрес, гауптштурмфюрер – доктор Геотмерман, гауптштурмфюрер – доктор Китт, гауптштурмфюрер – доктор Горстман. гауптштурмфюрер – доктор Краус

Все они так же, как и все те немцы, которые принимали личное участие в убийстве и истязаниях узников Освенцима, должны предстать перед судом народов и понести заслуженную суровую кару. Девушка из Освенцима (No 74233)

16 августа 1943 года немцы окончательно ликвидировали Белостокское гетто. Всех еще уцелевших собрали и повезли в тюрьму в Гродно. Там мы пробыли два дня, а оттуда нас повезли дальше. На каждой машине ехало по восемьдесят человек По дороге отец мой умер, а мы, – родные мои и я, – приняли морфий, который я давно приготовила. Мой брат дал своему сыну, тринадцатимесячному ребенку, люминал в соответствующей дозе. От тряски морфий на нас не подействовал, и мы, измученные, прибыли в Ломжинскую тюрьму. Ребенок брата скончался Мое состояние было ужасное: мне казалось, что именно на моей совести его смерть. Глаза брата и матери говорили: ‘Ты его убила!» Теперь, когда я вышла из ада фашистских бандитов, я знаю что ребенка в Освенциме все равно бы сразу сожгли.

В тюрьме нас продержали три месяца. 18 ноября 1943 года нас вывели во двор, записали фамилию и специальность каждого и повезли на вокзал.

Мы приехали в район Данцига. Высадили нас из вагонов в лесистой местности, где нас ожидали эсэсовцы. Рефлекторы освещали дорогу в лагерь. Нас подгоняли криками. Муж- чины шли отдельно от женщин. В лагере нас передали в руки «старшей» лагеря – «капо». Приближаясь к бараку, я почувствовала сильный запах серы. Мне стало понятно, что это -наш конец. Все было безразлично. Угроза смерти слишком часто висела над нашими головами, и я думала: «Только бы поскорей» На следующее утро, однако, нас повели в баню. Все наши вещи отобрали, всех переодели в лагерную одежду, дали номер и отвели в барак. Получали мы хлеб два раза в день. Кое-кто стал надеяться на то, что нас решили оставить в живых. Надо заметить, что в Штутгофе живых не сжигали. Уже позже, в Освенциме, я узнала от одной заключенной, прибывшей из Штутгофа через полгода после меня, что и там стали сжигать заживо.

Вскоре начали поговаривать о том, что отсюда нас повезут в другое место, скорее всего – в Освенцим. Мы снова переживали тяжелые дни.

10 января 1944 года нас погрузили на открытые вагонетки. Время от времени я посматривала в сторону мужчин, стараясь отыскать брата. Нас везли часа три. Подъехали мы к какой-то станции, и там нас погнали к пассажирским вагонам. 12 января мы прибыли в Освенцим.

Подъезжая к Аушвицу-Освенциму мы увидели множество людей, работавших на дороге. [Это немного улучшило настроение: значит, это не фабрика смерти, и люди живут здесь. Что немцы специально используют заключенных на тяжелых работах, создавая невыносимые условия, чтобы те скорей погибли, об этом мы тогда еще не знали.} Сойдя с поезда, я бросила последний взгляд на брата, которого погнали вместе с другими мужчинами. После часа пути мы подошли к воротам. Громадный лагерь, разделенный проволокой на много полей, производил впечатление целого города Мимо нас прошли девушки с песней. Опять явилась надежда, что слухи об Освенциме, как о лагере смерти преувеличены: что общего мог иметь лагерь смерти с песней!

Возле ворот в деревянном доме была своего рода канцелярия. Нас подсчитали, и ворота за нами закрылись – навсегда. Нас привели в барак для ночлега. Ни коек ни стульев не было. Пришлось сесть на голую землю. Вечером пришли комендант лагеря Гесслер и его правая рука Таубер. Нам велели построиться по пять человек; каждую из нас оглядывали пристально и спрашивали про специальность. Специальности некоторых, в том числе и мою, записали. На следующий день пришел снова главный палач лагеря Таубер: девушки, старые заключенные, вытатуировали нам номера на левой руке. Мы перестали быть людьми – мы стали номерами. К вечеру нас повели в баню – «сауну», раздели и погнали под душ мыться. Перед этим сняли машинкой волосы. Счастливыми оказались те, специальности которых были вчера записаны Гесслером. [Все остальные выглядели ужасно.] Девушки, оставшиеся без волос, плакали. Одна из персонала, указав на большое пламя, подымавшееся к небу, сказала: «А знаете, что это такое? Вы тоже туда пойдете, там вам ни волосы, ни вещи, которые у вас отобрали, не понадобятся».

После купания нам дали старое, грязное белье и деревянные ботинки. На верхней одежде провели красной краской во всю длину полосу, пришили номера: затем нас направили в комнату – «шрайбштубе», находившуюся при бане. Каждая из нас получила в картотеке, кроме своего имени, имя «Сарра». Я, не понимая в чем дело, сказала, что меня так не зовут, записавшая иронически усмехнулась и сказала, что так хочет Гитлер. Опять нас построили по пять человек и погнали в так называемый карантинный блок. Блок был поделен |На «штубы», и за порядок в каждой «штубе» отвечала «штубовая». Спали мы на нарах, – по пять-шесть человек в ужасной тесноте; когда мы, указав на пустовавшие нары, стали просить, чтобы нас переместили, нам ответили руганью и побоями. Поднимали нас в 4 часа утра, гнали к кухне за чаем, затем производили подсчет всех в блоке. Подсчет назывался «аппель», подсчитывали два раза в день, – утром и к вечеру, когда люди возвращались в лагерь с работы. Эти «аппели» длились по два-три часа каждый, невзирая на дождь, снег и холод. Мы стояли в абсолютной неподвижности, промерзшие и измученные. Тех, кто заболевал в результате этого, забирали в больничные блоки, и они исчезали навсегда.

18 января мы услышали вдруг свистки по лагерной улице и крики: «Блокшперре!» Выходить из блоков было запрещено. Всего шесть дней прошло со времени нашего прибытия в Освенцим. Никто не объяснял нам в чем дело, но по лицам начальниц мы поняли, что должно произойти что-то нехорошее. Построили нас, подсчитали и повели в «сауну». Там велели раздеться, и мы проходили перед Гесслером и врачом. Некоторых, в том числе и мою мать, записали. Вернувшись, мы узнали, что эта сортировка означала «селекцию». Это было самое страшное слово в лагере: оно означало, что люди, сегодня еще живые, обречены на сожжение. Каково же было мое состояние! Я знала, что теряю мать, и не в силах была помочь ей. Мать утешала меня, говоря, что свой век она уже прожила и что ей жалко лишь нас, детей. Она знала, что та же участь ожидает и нас Два дня после селекции обреченных держали в блоке, кормили как и нас. а 20 января пришли за ними и забрали в специальный блок смерти (блок А 25 а). Там собрали несчастных со всех блоков и на машинах отвезли в крематорий. Во время вечернего «аппеля» не хватало в нашем блоке многих. Пламя в небе и дым говорили о том, что в этот день, 20 января, сожгли многих невинных несчастных людей; в их числе была и моя мать. Единственным моим утешением было то, что и я погибну, а они избавлены уже от

страдания.

Проходили тяжелые дни. Не раз мы подвергались избиениям. Жаловаться не имело смысла. В лучшем случае – новые побои, стояние на коленях в блоке или перед блоком по нескольку часов, независимо от погоды. Штубовые гоняли нас на кухню, и мы должны были таскать за них тяжелые котлы. Даже для здоровых мужчин эта работа была очень тяжелой. Ни мыла, ни воды не давали и не было никакой возможности поддерживать чистоту. Чтобы умыться, надо было идти в так называемую «вашраум»: вели нас туда целым блоком, и умыться надо было в продолжение трех – пяти минут.

Обычно людей из карантинного блока определяли на работу после пяти-шести недель. Нас взяли на работу раньше. Большинство девушек, прибывших в одном транспорте со мной, пошло работать на фабрику «Унион»: меня же, как фармацевта, послали в другой блок откуда должны были снова затребовать на работу. Так мы расстались с карантинным блоком. Но он не остался пустым: ежедневно прибывали новые жертвы из Польши, Франции, Бельгии, Голландии и других стран В то же время очень много людей умирало. Смертность доходила до трехсот – трехсот пятидесяти человек в день. Свирепствовали тиф, дизентерия.

В новом блоке был тот же порядок, что и в первом. Те же надписи на стенах, требование соблюдения чистоты; такое же отношение блоковой и штубовых к нам. Когда я попала туда, меня стали спрашивать, каким образом я, новая, имея такой большой номер, сумела сохранить длинные волосы. Когда объяснила, что причина в моей специальности, мне с иронией сказали:»Ну, теперь жди, пока тебя позовут на работу по твоей специальности». Позже я поняла, в чем дело: для того, чтобы устроиться на такую работу, надо было иметь протекцию, а для этого дать взятку («подарок») тем, от кого это зависело. «Подарок» надо было уметь «организовать», то есть надо было красть. Я этого не умела и вынуждена была ждать. Отдыхать не разрешали. Приносить и выносить котлы, убирать блок стало моей обязанностью. Если бы я возражала, я бы попала в очередную «селекцию». Ввиду того, что в блоке должно было быть «rein» (чисто), нас по целым дням не впускали в блок, держали в маленькой нетопленой комнатке. Нас выгоняли из блока даже в сильные морозы. Лишь после вечернего «аппеля», продолжавшегося полтора-два часа, нам разрешали войти внутрь. Следили за тем, чтобы на полу, который был из цемента и который мы несколько раз в день промерзшими руками, обливаясь горькими слезами, мыли, – чтобы на этом «паркете» не было следов грязи. Но и этого было мало: не нравилось то, что мы мало заняты, и нас решили использовать на тяжелой работе. По четыре – пять раз в день мы должны были ходить за три километра и приносить тяжелые камни, которыми другие женские команды мостили лагерь. Собирали женщин со всех блоков – тех, кто не работал на определенных местах. Нас подсчитывали у ворот, там присоединялся к нам пост-немец с собакой, и под градом ругательств нас гнали к месту, где лежали камни. Каждая старалась найти камень поменьше. Но это не удавалось – нас проверяли и били. Наблюдали за нами, кроме конвойного, женщины – «айнвайзерки». «Айнвайзерки» были заключенные немки, в большинстве своем – проститутки. «Айнвайзерку» можно было подкупить – пачки папирос было достаточно; но для того, чтобы эту пачку раздобыть, надо было снова уметь «организовывать». Работа была очень тяжелая. В таких условиях я проработала пять недель, и больше не могла, так как ноги страшно распухли, и я совершенно не в состоянии была ходить. В блоке тоже нельзя было оставаться, потому что приходили проверять, все ли вышли на работу работать обязаны были все – больным места не было, этих отправляли в специальный блок для больных – «ревир». В то время «ревир» обозначал смерть, – редко кто возвращался от- туда В «ревире» люди еще сильней заболевали, заражались друг от друга, истощались и, в результате, умирали. Еще одна опасность была в «ревире»: селекция. В случае селекции в первую очередь подвергались этой опасности люди, лежавшие в «ревире». Но у меня выхода не было. Зная все, что мне угрожает, я тем не менее попросила «шрейберку» нашего блока отправить меня в «ревир». Новая обстановка, новые звери. Мне предложили лечь на койку еще с одной больной. Увидя, что все ее тело в прыщах и ранах, я разрыдалась. Я знала, что под одним одеялом с ней я заражусь. В то время людей съедала чесотка Чесотка, которую в нормальных условиях ликвидировали в течение двух – трех дней, здесь длилась без

конца.-Кроме того, достаточно было во время «селекции» иметь на теле несколько следов этой болезни, чтобы быть сожженной. Я умоляла сестру, чтобы мне дали другую койку. Она уступила после долгих упрашиваний. Лежала я в «ревире» три недели. Чаем, который давали по утрам, я мыла себе руки и лицо. Два раза в неделю я за две порции хлеба покупала горячую воду, чтобы получше помыться. Делала я это по ночам. Два дня приходилось жить совсем без хлеба, чтобы быть сравнительно чистой. Я не в состоянии описать удивление моих товарок по блоку, которые увидели меня снова там. Я с гордостью показывала им мое чистое тело и советовала всем заболевшим идти именно на «ревир» пока организм еще не истощен окончательно и имеет силы сопротивляться болезни. Потому, что истощенный заключенный – это на лагерном лексиконе «мусульман» – первый кандидат для селекции.

После того, как выписывали из «ревира», вели в «сауну» (баню), там мылись и получали одежду – тряпье. Надо было отказаться от хлеба, чтобы за него «купить» себе одежду. Вещи эти покупались у тех, кто занимался сортировкой багажа из транспортов, приходивших без конца в Освенцим. [В таком же самом положении бывали мы после так называемых «энтляузунгов» (дезинфекция блока и людей от вшей). Нас вели тогда в «зауну» купаться, а вещи забирали и дезинфицировали в паровых котлах. После такой дезинфекции получали мы не вещи, а тряпье, и надо было снова все приобретать сначала.]

После «ревира» меня определили на работу в «веберай». Мне пришлось плести косы из отходов тряпок, кожи, резины. Надо было выполнять норму во что бы то ни стало, а для этого необходимо было достаточное количество сырья. Но и сырье надо было «организовывать», то есть давать папиросы или другие вещи «айнвайзеркам», наблюдавшим за работой. Кроме айнвайзерок за работой наблюдали также женщины- эсэсовки – «ауфзеерки», также любившие подарки. Плохо пришитый номер на платье, отсутствие красной полосы («штрайх») на верхней одежде бывали достаточной причиной, чтобы такая «ауфзеерка» записала номер «провинившейся» и номер блока, в котором она жила. Записывали также номера и за разговоры с мужчинами, и за найденные письма от мужчин. На следующий день проштрафившуюся отправляли в специальный блок. Люди этого блока носили красный кружок на спине. Оттуда посылали заключенных на самые тяжелые работы.

Тут я должна описать, в какой обстановке мы выходили на работу. Подъем бывал в 4 часа утра. Очередная дежурная партия отправлялась на кухню за чаем. После того как нары бывали убраны и чай выдан, нас выгоняли на «аппель». Мыться уже не было времени. После «аппеля» люди, выходившие на работу за пределы лагеря, строились по пять человек на лагерной улице (лагерштрассе). Там снова разные «капо» по несколько раз подсчитывали нас и затем подводили к воротам лагеря. У ворот играл оркестр. Он состоял из заключенных девушек Когда я в лагере в первый раз услышала музыку, я заплакала, как ребенок Музыка и пламя, пылавшее в небе! Кто мог это придумать! К вечеру, когда люди возвращались с работы, их встречал тот же оркестр. Отдыхать нельзя было, надо было еще стоять полтора-два часа на «аппеле». [В то время и позже] вечерний «аппель» длился долго, потому что почти ежедневно происходили побеги мужчин – ведь они выходили за пределы лагеря на работу. О побегах мы узнавали по вою сирены. Мы радовались тогда, и хотя в эти дни проверка продолжалась особенно долго, мы охотно стояли на «аппеле». Я проработала в «веберай» всего три дня, а затем попала на работу в «ревир». Попала потому, что в картотеке я числилась медработником. Без протекции и взятки это было редчайшей удачей: гигиенические условия на этой работе были лучше, и кроме того не приходилось ходить на работу за пределы лагеря, иначе говоря, не надо было проделывать по шестнадцать километров в день. А самое главное – в «ревире» я работала в интересах несчастных заключенных. Ежедневно нас навещал лагерный врач Менгеле. На совести этого бандита сотни тысяч людей. «Ревир» находился в лагере, но был изолирован от лагеря проволокой. «Ревир» занимал пятнадцать блоков. [Он был своего рода государством в государстве.]

Начала я работать там 21 апреля Через несколько дней, после вечернего «аппеля», раздались свистки и крики: «Лагершперре – селекция!» Наступила мертвая тишина, тишина перед бурей. Я знала: завтра утром многих больных я не увижу в блоке. С чрезвычайной

пунктуальностью подъехали машины, начали вытаскивать обреченных на смерть. Крик и плач И вдруг раздалась древнееврейская песня «Хатиква». Подъехало еще несколько машин, затем воцарилась тишина Ужасно было находиться так близко, все слышать и не иметь возможности помочь! Эта «селекция» была проведена так же, как и предыдущие, и за несколько дней до нее врач Менгеле записал номера несчастных больных, предназначенных к сожжению.

После «селекции» работа продолжалась по-прежнему. Приближались самые тяжелые дни. Ежедневно прибывали большие транспорты евреев почти из всей Европы; больше всего прибывало евреев в это время из Венгрии. Раньше транспорты останавливались на станции Освенцим. Там их разгружали, там же происходил отбор, и «счастливые» входили в ворота лагеря а остальных, приговоренных к смерти, отвозили на машинах прямо в крематорий. Но это показалось немцам невыгодным, и от железной дороги в Освенциме построили силами заключенных ветку, которая вела к печам. Рельсы проходили параллельно ре-вирным блокам и находились от нас всего на расстоянии ста пятидесяти-двухсот метров. Мы непрерывно наблюдали жуткую картину в день прибывало по восемь – девять поездов; их разгружали, багаж оставался лежать вблизи рельсов. Отбирал людей шеф палачей -доктор Менгеле. В это лето Менгеле имел много работы. Люди, выходившие из вагонов, совершенно не представляли себе, что их ждет. За проволокой им были видны девушки в белых передниках (это были мы. работники «ревира»); если прибывали утром, они слышали звуки оркестра; они видели партии девушек идущих на работу за пределы лагеря («ауссенкомандо»). [Вряд ли прибывшие понимали, куда их ведут.] Между тем обреченных к уничтожению вели в крематорий. Их раздевали в большом зале, давали кусок мыла и полотенце и говорили им, что они идут в баню, на самом деле несчастных загоняли в газовую камеру; там их с помощью газа убивали. Мертвые тела сжигались. Сожжением трупов занимались заключенные мужчины, принадлежавшие к так называемой «зондеркомандо». Но им приходилось здесь работать недолго: после одного-двух месяцев этих людей тоже сжигали и заменяли другими, которых ожидала та же участь. Как страшно было смотреть на идущих без конца в сторону крематория женщин, мужчин, стариков и детей! Они настолько не понимали того, что их ждет, что сокрушались о своем багаже, оставленном на дороге. Транспорты в это время приходили так часто, что багаж не успевали убирать, гора вещей росла, а их хозяев в живых уже не было. В период прибытия венгерских транспортов доктор Менгеле при отборе сохранял жизнь детям – близнецам, независимо от их возраста Кроме того заинтересовался Менгеле и семьей карликов; они даже потом пользовались его симпатией. Следует отметить, что у нас в «ревире» находились и ненормальные; два раза в неделю их возили в мужской лагерь Буна, расположенный в десяти километрах от нашего лагеря; там производили над ними разные эксперименты. Этим делом занимался врач Кениг. [Даже в то время, когда в крематории уже не сжигали, а стали сжигать просто во рвах, кладя людей на бревна и обливая керосином,] в это же самое время садисты Менгеле и Кениг занимались своими «научными» опытами. Опыты проделывались и над заключенными – женщинами и мужчинами.

Страшное было это лето 1944 года: бесконечные транспорты прибывали каждый день. Одновременно уходили транспорты заключенных мужчин и женщин из Освенцима в Германию на разные работы. Германия нуждалась в рабочей силе. Настроение наше поддерживало то, что ежедневно стали нас навещать «птички» – советские самолеты… На лагерь они бомб не сбрасывали, но два раза бомбы попали в эсэсовские бараки, где было, к нашей радости, довольно много жертв. Мы чувствовали, что фронт приближается. Побеги стали ежедневным явлением, Однажды вечерний «аппель» продолжался очень долго. Завывала сирена. Сначала мы подумали, что это налет, но вой был совсем другой, продолжительный. После долгих подсчетов оказалось, что не хватает одной заключенной в нашем лагере и одного заключенного в мужском. Как потом мы узнали, бежала бельгийская еврейка Маля, занимавшая большой пост: она была «лауферкой» – направляла на работу тех, кто выходил из ревира/ Она была человеком в подлинном и высоком смысле этого слова, и решительно всем, кому могла, помогала/ Маля сбежала вместе со своим другом-поляком. Через несколько дней их поймали в Бельске. Они были в форме СС и имели при себе оружие. Их привели в Освенцим

и посадили в темницу – «бункер». Немцы на допросах пытали их, но они не выдали никого. 21 августа мы увидели, как Малю, избитую, измученную, в лохмотьях, привел эсэсовец в наш лагерь. Ее должны были повесить на глазах у за- ключенных. Она знала об этом. Она знала также, что ее друга уже повесили. Тогда она ударила сопровождающего гестаповца, выхватила спрятанное в волосах лезвие бритвы и перерезала себе вены. Казнить эту девушку-героиню немцам не удалось.

Вообще же немцы в это время бесились. Обыскивали заключенных, когда они с работы возвращались в лагерь, отбирали у них все. У нас на блоке тоже проводили ревизии. Некая Соня – правая рука коменданта лагеря отличалась при этом наибольшей подлостью: мало того, что она лучшие вещи отбирала, она, кроме того била и издевалась над заключенными. Это была их правая рука.

По мере того, как фронт приближался, немцы все больше нервничали. Перестали сжигать людей в крематориях. Мало того: чтобы не оставить следов своих преступлений, немцы уничтожили машины смерти. Один крематорий за другим взрывали. Казалось, варвары вспомнили о неизбежной расплате. Даже условия были кое в чем улучшены. Правда, на питании это не отразилось: тот же горшочек травяного чая в 4-5 часов утра, 200 гр. хлеба; З раза в неделю выдавали кусочек маргарина (пачка маргарина на 12 человек) или кусочек колбасы. Обед и ужин, то есть тарелку воды с брюквой и куском хлеба, выдавали сразу… Наш «ревир» перевели на поле «Е» лагеря Биркенау, где раньше находились семнадцать тысяч цыган, которых сожгли еще летом. Мы оказались между двумя мужскими лагерями. И так приятно и в то же время горько бывало, когда мы после работы «встречались» вечером, разделенные проволокой, по которой пропускали ток Еще приятней было то, что в последнее время нашим вечерним свиданием стали мешать налеты советской авиации: свет на проволоке гас, и мы с надеждой расходились.

17 января 1945 года стало известно, что лагерь ликвидируют. Ночью уничтожили все больничные листки. В 10 часов утра явился врач Китт и приказал персоналу и больным, способным к маршу, быть готовыми Он заявил, что за тяжелобольными придут поезда Эвакуация происходила и на всех остальных полях лагеря. Когда врач Китт при отборе на «лагерштрассе» направил меня к группе уходивших из лагеря, я незаметно повернула обратно и больше уже не выходила из барака, несмотря на то, что еще несколько раз предлагали приступить к маршу Я легла на койку, сказавшись больной. Несколько тысяч больных вместе с персоналом остались в «ревире». Ввиду того, что заведующая аптекой ушла с транспортом, мне поручили работу в аптеке. В следующие дни события развивались с большой быстротой. 20 января после грандиозного налета не стало в лагере ни воды, ни света Налет, как всегда, явился для нас большой моральной поддержкой. Лагеря не бомбили ни разу Мы опасались, что в последнюю минуту немцы взорвут наш ревирный лагерь, чтобы замести следы своих преступлений. Это опасение и явилось причиной того, что большинство ушло 18 января. Ушедшие надеялись на то, что вне лагеря, по дороге, удастся сбежать. Многим это в самом деле удалось.

21 января царствовал уже большой беспорядок В лагере осталось небольшое число эсэсовцев. Склады хлеба продуктов и одежды остались открытыми. Склады были полны всякого добра. [Эти варвары накопили множество всего, но нам, заключенным, давали худшее грязное белье, рвань вместо одежды, деревянные ботинки и кормили нас хуже, чем свиней.] Около 3 часов дня последние эсэсовцы ушли. предложив идти с ними тем, кто хотел, кроме евреев. Но никто не пошел. Ворота лагеря остались открытыми. Вечером того же дня вспыхнул пожар на соседнем поле лагеря (Бжезинка), а ночью был взорван последний крематорий. Мы боялись, что и с нашим лагерем поступят так же, как с крематориями. Мы перерезали проволоку и оказались вместе с мужчинами, оставшимися так же, как и мы, на «ревире». С ними мы почувствовали себя гораздо уверенней. Многие ушли из лагеря. 23 января был очень тяжелый день. Утром появилось на велосипедах несколько немцев. Они пробыли в лагере несколько часов, подыскивая для себя вещи поценней, затем уехали. 24 января утром явились другие немцы и расстреляли в мужском лагере пять русских заключенных. 25 января

приехала автомашина с группой гестаповцев. Они приказали выйти из блоков всем евреям, способным передвигаться Построили несколько сот мужчин и столько же женщин. Я, наученная опытом, решила не выходить. Вместе с подругой мы пробрались в блок, в котором никого не осталось. Это был блок, где лежали мешки с бельем и одеждой. Мы спрятались под этими мешками, прислу- шиваясь к тому что делается в лагере. Когда стало темно, мы вышли из нашего убежища. По одиночке показывались те, кто не подчинился приказу гестаповцев. Так же, как и мы, они спрятались и, таким образом, спаслись. Рассказывали они, что все это дело провел немецкий заключенный, который входил в блоки и вытаскивал оттуда евреев. Гестаповцы только присматривали за тем, как он это делал, и пообещал на следующий день придти за остальными. Всех построившихся евреев погнали из лагеря и, как видно, расстреляли.

Ночь мы провели в мужском лагере. Прятаться больше уже не пришлось. 26 января я с подругой провела в аптеке мужского лагеря, где товарищи не евреи строили под потолком убежище для нас В случае появления гестаповцев, они должны были нас там спрятать. Этот день был исключительно для нас радостным: советская артиллерия и авиация работали, не умолкая ни на минуту. На следующий день не стало слышно артиллерийских выстрелов и не было видно самолетов. Мы решили, что фронт от нас отдалился. Нервы уже не выдерживали. При мысли о том, что гестаповцы снова могут появиться, жить казалось невозможным. И вдруг, из аптеки, я увидела на дороге вблизи лагеря силуэты в белой и серой одежде. Было это приблизительно в 5 часов дня. Мы сначала подумали, что это возвращаются «лагерники». Я выбежала из аптеки, чтобы посмотреть, кто идет. Каково же было наше счастье, когда мы увидели, что это наши спасители – советские воины. Это была разведка. Поцелуям и приветствиям не было конца. Нас уговаривали уйти, нам объясняли, что нельзя здесь стоять, потому что еще не уточнено, где враг. Мы отходили на несколько шагов и снова возвращались, чтобы быть ближе к нашим освободителям. Почти до самого вечера мы пробыли около ворот. А вернувшись в лагерь, мы и там встретили долгожданных и дорогих наших друзей.

28 января много бывших заключенных ушло из лагеря, получив, наконец, свободу. У нас в аптеке гостили командиры и бойцы. Мы рассказывали им о страшной жизни в Освенцимском лагере. 3 февраля мы оставили Биркенау и пришли в лагерь Освенцим. Там мы застали много людей, которым так же, как и нам, удалось спастись. 4 февраля мы пришли в город Освенцим. Нам не верилось, что мы свободны. С изумлением смотрели мы на проходивших по улицам людей. 5 февраля мы двинулись в направлении к Кракову. По одну сторону дороги тянулись гигантские заводы, построенные заключенными, уже давно погибшими от изнурительной работы. По другую сторону – еще один большой лагерь. Мы вошли туда и нашли больных, которые, как и мы, только потому уцелели, что не ушли с немцами 18 января. Оттуда мы двинулись дальше. Еще долго нас преследовали электрические провода на каменных столбах, так хорошо нам знакомые, – символ рабства и смерти. Нам казалось, что мы никогда из лагеря не выберемся. Наконец и он кончился, и мы добрались до деревни Влосенюща. Там мы переночевали, и на следующий день, 6 февраля, трону- лись дальше. По дороге нас подобрала машина и довезла до Кракова. Мы свободны. [но радоваться мы еще не умеем. Слишком многое пережито и слишком многих мы потеряли.} Двадцать шесть месяцев в Освенциме

(Рассказ Мордехая Цирульницкого, б. заключенного No 79414)