Использование греческого языка Нового Завета в служении

3. ПОЛУЧЕНИЕ ОРИЕНТАЦИИ

Природа и задачи греческой экзегезы

Экзегетика является одной из важных задач Церкви. Она существует для того, чтобы указывать людям на Христа и Его Царство. Этот факт более чем другие явля­ется причиной того, что в расписаниях евангельских учебных заведений предметы по изучению Библии зани­мают центральное место. Отдельно от Слова Божьего, которое читается и изучается, преподается и пропо­ведуется, Церковь не может быть Церковью Бога, сози­даемой и научаемой Его Словом; в противном случае, мир будет все больше влиять на нее.

К сожалению, иногда даже в самих семинариях служители часто чувствуют неопределенность отно­сительно своей задачи как экзегетов Священного Писания. Большое количество книг по библейской герменевтике служит нам примером того, как тяжело дать определение выражению «толковать Библию». В этой области все еще остается много работы, так как среди евангельских семинарий существует несколько подходов, которыми можно с успехом пользоваться. Но, несмотря на всю ценность изданных книг по еван­гельской герменевтике, неизбежным остается тот факт, что даже мнения профессионалов относительно природы и задачи экзегетики отличаются друг от друга. И очевидно, что на различные аспекты толкования (исторический, грамматический, синтаксический, структурный, богословский и т.д.) в разных поколе­ниях и культурах делается разный акцент.

Все это говорит о том, что ученые никогда не смот­рят на свою методологию беспристрастно, а неизбежно вносят в свои труды массу предположений, относя­щихся к традициям, среди которых выросли и получили образование. Более того, они не могут претендовать на то, что нашли окончательное и незаменимое определе­ние своей задачи. Все, на что может надеяться тот, кто пишет об экзегетике, — это представлять традицию, которую он принял и хорошо понимает, более широкому кругу людей. Поэтому в некоторых важных моментах я пришел скорее к личным выводам и прошу читателя рассматривать представленный здесь материал как можно более критично. Однако вполне возможно достиг­нуть согласия, по крайней мере, по общим параметрам экзегетики современной Церкви. Следуя этой цели, в следующем разделе мы попытаемся дать рабочее опре­деление экзегетики, которое станет основой более глубо­кой дискуссии ниже.

Определение экзегетики

Позвольте начать с постановки трех вопросов, которые мы будем задавать себе всякий раз, принимаясь за изучение отрывка из Нового Завета:

1. Знаю ли я контекст, в котором находится отрывок?

2. Уверен ли я в том, что правильно понимаю значение отрывка?

3. Будет ли кому-нибудь польза от моей проповеди на этот текст?

На мой взгляд, эти три вопроса в экзегетике являются крайне важными. Их можно сформулировать в один вопрос: обладаю ли я достаточным пониманием текста, как в свете его первоначального контекста, так и с точки зрения его современного применения? Каждый пропо­ведник, говоря объяснительную или экспозиционную проповедь, неизбежно поднимает эти три основопола­гающих вопроса. Более того, существует логический порядок в том, как мы их задаем. Мы не начинаем с вопроса: «Что значит этот текст?» — но, вместо этого, — «Что значил этот текст?» Каким-то образом мы чувствуем, что текст, находись он в Библии или в другом современном произведении, нужно восприни­мать в свете его собственного исторического фона. С другой стороны, мы также понимаем, что недоста­точно остановиться только на вопросе о том, что текст значил, потому что, в конечном счете, Писание побуж­дает нас задать вопрос о том, как можно с его помощью пролить свет на современные проблемы.

В нашем веке — веке визуальной ориентации — эти вопросы, может быть, легче будет рассмотреть, прибегнув к геометрическим понятиям. Экзегетика включает в себя подход к тексту с трех разных, но все же связанных между собой перспектив. Во-первых, в экзегетике мы смотрим на текст, безжалостно атакуя его вопросами, чтобы определить библейский и исторический фон. Под выражением «смотреть на» подразумевается, что мы находимся «над» текстом, пытаясь увидеть целое «с высоты птичьего полета». Во-вторых, в экзегетике мы должны посмотреть внутрь текста, как бы находясь «внутри» его, извлекая значение с помощью всевозможных филологических правил. Экзегетика предназначена для того, чтобы дополнить первый шаг, устанавливая соответствующие собственные правила и процедуры грамматического толкования. В-третьих, экзегезу нельзя считать закон­ченной до тех пор, пока мы не посмотрим за текст, потому что мы, как проповедники, должны истолковать его для наших современников, включая самих себя, а не пытаться понять Писание ради него самого. В этот момент мы находимся «под» текстом, готовые повиноваться ему и возвещать его спасительную истину таким образом, что она становится личной и очень важной.

Толкователь, посвятивший себя библейской пропове­ди, всегда будет находиться «над», «внутри» и «под» текстом. Эти три перспективы и составляют сущность экзегетической задачи. Выражаясь более простым языком, в экзегетике существуют три основных области исследования, которые мы называем контекстом, значением и применением. Вопросы контекста являются как историческими, так и литературными. Исторический контекст имеет дело с религиозной, политической и культурной ситуацией, окружающей автора и конкретного слушателя. А литературный контекст — с тем, каким образом текст вписывается в непосредственный контекст, а также, с формой (жан­ром) документа, в которую воплощен текст. Вопросы значения имеются шести типов: текстуальные (рассматривают оригинальный порядок слов), лекси­ческие (рассматривают значение слов), синтаксические (рассматривают отношения слов друг с другом), струк­турные (рассматривают общее построение текста), ри­торические (рассматривают отношения между формой и содержанием) и вопросы, относящиеся к критике традиций (рассматривают традицию «под» и «внутри» текста). Наконец, вопросы применения включают в себя два понятия: богословие — что мы слышим, и провоз­глашение — что мы проповедуем.

Об экзегетическом процессе мы узнали достаточно, чтобы перейти к экзегетическому плану, используя концепции, рассмотренные выше. Конечно, возможны и другие подходы (знать, на чем сделать особенное уда­рение — один из увлекательнейших аспектов экзегети­ки), и предлагаемый ниже подход является одним из возможных вариантов, как можно рассматривать задачу экзегета:

1. Вид «сверху»:                                           В каком контексте нахо­дится отрывок?

а. исторический анализ                                В какой ситуации нахо­дились автор и читатели?

б. литературный анализ                      Какое значение имеет этот отрывок в контексте всей книги?

2. Вид «изнутри»:                                       Что сообщал отрывок первоначальному чита­телю?

а. текстуальный анализ                               Как отрывок выглядел в оригинале?

б. лексический анализ                                 Какие слова в отрывке являются важными?

в. синтаксический анализ                           Как соотносятся слова друг с другом?

г. структурный анализ                                  Как автор организовал отрывок?

д. риторический анализ                               В какой форме автор пере­дает значение отрывка?

е. анализ традиции                           О каких возможных тра­дициях автор упоминает в отрывке?

3. Вид «под»:                          Каким образом приме­нить отрывок к совре­менной жизни?

а. богословский анализ                        Какая библейская истина очевидна в этом отрывке?

6. гомилетический анализ               Как я могу лучше всего донести эту истину слу­шателю?

Теперь становится ясно, что работа экзегета состоит из серии отдельных, но взаимозависимых дисциплин. Хотя сам текст находится в библейском каноне, довольно часто существует историческая и литера­турная неопределенность в том, каким образом его истолковать. Поэтому экзегет должен уделять внима­ние определению исторического фона текста так же, как и общему характеру изложения, в котором текст расположен. Далее, в игру вступает лингвистическая компетенция экзегета — в усилии понять сам текст. И, наконец, толкователь старается оценить то, что говорит автор, и актуальность его слов для современ­ного читателя.

Подводя итоги, можно сказать, что экзегеза начинается с тщательного изучения библейского контекста. Ни один текст не может быть истолкован без учета данных литературных и исторических факторов, не связанных с самим текстом, но, тем не менее, необходимых для понимания его значения. Далее экзегетика требует точного понимания самого текста, которое достигается благодаря внимательному изучению мысли автора, выраженной записанными словами. И последнее, экзегетика требует глубоких познаний из жизненного опыта, чтобы направить ее на осмысленное применение, а не на простое сообще­ние фактов из текста.

Проповедь также имеет три измерения. У нее есть историческое измерение, так как она устанавливает связь с древней традицией, возвращая людей назад, еще к временам Ранней церкви и даже к жизни самого Иисуса Христа. Второе измерение — грамматическое, потому что она помогает человеку войти в независимый мысленный мир автора и понять его. У проповеди есть и личное измерение, так как ее целью является усвоение личностью проповедуемой и слушаемой вести. Поэтому, находясь «над» текстом как сторонний наблюдатель, «внутри» текста — как кропотливый толкователь, и «под» текстом — как верный ученик, проповедник в состоянии предоставить современному слушателю достойное доверия толкование текста.

Значение экзегетики

Допустим, что вышеприведенный план анализа является довольно точным описанием экзегетической задачи, но решает ли это проблему герменевтики? Едва ли. В процессе преподавания экзегетики я не раз слышал такое замечание: «Это звучит интересно, но действительно ли нужно все это знать, чтобы понять текст?» Данный вопрос возникает не из-за намерения поспорить; наоборот, можно оправдать подозрение студентов, несущих служение, к любой форме «крити­цизма», которая могла бы подорвать авторитет Писания. Я разделяю это опасение. Какой бы важной ни была экзегетика, фактически она может помешать проповеди, если состоит лишь из грамматического разбора текста, который играет второстепенную роль для понимания и передачи значения текста.

Однако я уверен, что если экзегет выполняет свою работу ответственно, то ему не следует переживать о том, что чья-либо вера может поколебаться. Вместо того, чтобы бояться экзегетики, необходимо признать, что большая часть работы с текстом ориентирована на гомилетику, а также, что разнообразные компоненты экзегетики являются актуальными и сегодня и могут быть перенесены на современное применение текста. И перед тем, как идти дальше, было бы полезно дать определение некоторым практическим аспектам экзе­гетических методов, которые были рассмотрены выше.

               Работа с текстом

              Исторический анализ

Исследование исторического и литературного кон­текста является основой качественной экзегезы. Исто­рический анализ включает в себя изучение информации об авторе, слушателях, дате, причине и цели книги Нового Завета, о веяниях культуры и общества, а также изучение других компонентах, имеющих отношение к происхождению новозаветного документа. Серьезное отношение к этим вопросам не вызовет зевоту, как на лекциях по древней истории; достаточно будет кратко объяснить самые важные детали. Френсис Шеффер (Francis Schaeffer), например, делает вступление к своей проповеди «Вода Жизни» (Ин. 7; 1-39) следующим ис­торическим примечанием:

«Праздник Кущей был назван так потому, что Бог заповедал иудеям ежегодно в определенное время жить в кущах (хижинах), чтобы напомнить о том, как им приходилось жить во временных жилищах, когда они кочевали по пустыне после исхода. С тех пор на протяжении столетий и до сегодняшнего дня иудеи соблюдали эту традицию-напоминание» Когда они ходили по пустыне, Бог дважды давал им воду из скалы — праздник повто­ряет также и это действие. И на самом деле, воспо­минание об этом было развито, как специфическая сторона праздника, и имело огромное значение. В последний, «великий день праздника», прово­дился величественный ритуал возлияния воды в присутствии народа, чтобы показать заботу Бога о Его народе в пустыне. Небиблейские источники свидетельствуют, что пока люди ожидали этого излияния, страсти, доходившие до предела, были почти невыносимыми. Но после ВОЗЛИЯНИЯ воды праздник подходил к своему завершению».

Именно в этот момент, продолжает Шеффер, Иисус встал и провозгласил перед всеми присутству­ющими: «кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» (Ин. 7:37-38). Здесь вся проповедь продиктована историческими элементами, окружавшими праздник Кущей. Хотя и не каждая проповедь может и должна быть настолько увязана с историей, в данном случае упустить возможность связать служение Иисуса с этим периодом истории было бы фатальной ошибкой для правильного понимания Его слов.

Не только Евангелие от Иоанна, но и каждая книга Нового Завета требует знания исторической ситуации, в которую уходят ее корни. Например, большинство посланий Нового Завета рассматривают конкретные ситуации или проблемы, возникающие в адресуемых церквах. Цель книги по обзору Нового Завета — дать необходимую информацию о происхождении этих книг: «Кто написал текст? Когда и где он был написан? Кому он был адресован?» Хотя такая информация может показаться скучной или не имеющей отношения к делу, необходимо чтобы текст рассматривался в понятиях его первоначального окружения. Поэтому книги по обзору Нового Завета имеют далеко идущее применение для изучения конкретных текстов Нового Завета.

Литературный анализ

Литературный контекст, в дополнение к вопросу об историческом контексте, рассмотренном выше, также требует к себе внимания. Обычно выделяют три уровня литературного анализа: канонический, не связанный с рассматриваемым отрывком и непосредственный. Канонический контекст — это место отрывка в самой Библии. Контекст, не связанный непосредственно с от­рывком, охватывает абзацы, главу или даже всю книгу Писания. Непосредственный контекст состоит из тех стихов или абзацев, которые непосредственно предше­ствуют или следуют за текстом.

Нет необходимости демонстрировать то, что внима­тельное отношение к литературному контексту при­носит проповеди огромную пользу. В своей книге «Изложение проповеди» Хаддон Робинсон (Haddon W. Robinson) напоминает, что «помещение конкретного текста в расширенный контекст предоставляет Библии те же возможности, какие имеет автор любой книги». Множество людей заучивают отдельные стихи Писания, не осознавая, что эти стихи — всего лишь компоненты более обширного контекста. Например, Рим. 3:23 — это только часть предложения, однако мы помним лишь эту часть и не знаем остальной. Подобный слу­чай — обетование Божественной помощи в Евр. 13:56 («Не оставлю тебя и не покину тебя») не имеет смысла» если мы игнорируем заповеди в стихе 5а: «Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть». Скажу более: в современной проповеди есть опасная тенденция выталкивать «восстающий» и «кричащий» текст из его контекста прямо на кафедру. Отчасти в тенденции к фрагментированию мы можем обвинить французского печатника Роберта  Эстинна  (Robert  Estienne), (Stephanus) чье издание греческого Нового Завета (1551 г.), разбитого на стихи, создает ошибочное представление о том, что каждый стих стоит сам по себе, вне окружающего его контекста. Версия Короля Иакова последовала этому примеру, а последующие версии невольно увековечили это искажение.

В своем толковании третьей главы Послания Иакова МакГорман (J.W. MacGorman) искусно де­монстрирует важность и гомилетическое использова­ние каждого контекстуального уровня, упомянутого выше. Его тема — сдерживание языка. МакГорман начинает с замечания о том, как эта тема была популярна в иудейской литературе мудрости, осо­бенно в книге Притч. Иаков, основываясь на этой традиции, тоже был обеспокоен грехами языка. Да­лее МакГорман переходит к отдаленному контексту, показывая, что увещевания Иакова о языке основаны на его более ранних предупреждениях: верующие должны быть «медленны на слова» (1:19); «гнев человека не творит правды Божией» (1:20); вера, «которая не делает верующего способным обузды­вать своего языка», напрасна (1:26); христиане, когда говорят, должны осознавать то, что вскоре они будут судимы Богом за то, что сказали (2:12). В заключение МакГорман показывает, что предупреждение Иакова было конкретным обращением к определенным людям, которые безрассудно рассчитывали на должность учителей церкви (3:1-12). Все толкование МакГормана является фактически объективным уроком по уровням контекста в проповеди. Полное значение текста становится понятным только тогда, когда мы увидим, как его части взаимодействуют друг с другом.

Основываясь на данном обзоре контекстуального ана­лиза, можно сделать, по меньшей мере, два вывода отно­сительно подготовки к проповеди. Первый вывод — текст, выбранный для проповеди, должен быть единым неразрывным отрывком. Следовательно, текст для про­поведи обычно нужно выбирать после того, как вся книга была изучена и распланирована. Второй вывод —

——————————————————— пропуск страниц 76,77.

содержащийся в десятитомном Theological Dictionary of the New Testament не всегда достаточно полно рас­крывает влияние отдельного контекста на значение слова. И все же изучение слова дает экзегезе огромное преимущество, особенно тогда, когда толкователь стара­ется увидеть, какую роль играло это слово для понима­ния выражения, в котором оно находится.

Время от времени проповедник может находить иллюстрации для проповедей, вырастающие из лекси­ческих семян, посеянных в тексте. Давайте рассмот­рим Гал. 1:8-9, где Павел употребляет слово  (анафема, т.е. «да будет проклят»), говоря об участи лжеучителей. В древней литературе это слово иногда использовалось для обозначения жертвоприношения по обету, установленному в храмах, а иногда для обоз­начения чего-то, отданного на уничтожение. Подоб­ный двойной смысл заключен и в еврейском слове herein, которое часто переведено в Септуагинте как αναθεμα. Во Втор. 7:25-26 αναθεμα (и herem) применяются к истуканам или богам хананеев, а в Нав. 6:17-19 — к Иерихону. В Новом Завете αναθεμα шесть раз встреча­ется для обозначения объекта проклятия и только один раз в смысле жертвоприношения по обету (в одном из разночтений Лк. 21:5). Возможно, что в Послания к Галатам это слово подразумевает то, что «проклятые» будут преданы гневу Божию за то, что проповедовали лжеевангелие. В этот момент применения практически обрушиваются на проповедника. Люди могут подделы­ваться под евангелистов, внешне соответствуя религи­озным постановлениям, а в действительности быть объектами гнева Божьего за то, что извращают Еван­гелие Христа!

Иногда одно греческое слово может подсказать вступительную проповедь на целую книгу Нового Завета. Заключительным словом книги Деяний Апостолов является ακωλυιως; («беспрепятственно») Оно также встречается в ключевых моментах повест­вования и кратко выражает главную тему Деяний — для Благой Вести о спасении в Иисусе не являются препятствиями такие барьеры, как этническая само­бытность, язык, география и религиозные обряды. Вопреки распространенному мнению, Деяния не просто рассказывают нам о том, как Евангелие пришло из Иеру­салима в Рим. С такой же значимостью оно говорит нам о том, как Павел, изнемогая в тюрьме за проповедь, кото­рой он разрушал исключительное положение иудаизма, тем не менее мог открыто провозглашать эту Весть.

Хотя лексический анализ и играет значительную роль, он является ограниченным инструментом, скорее слугой, чем властелином. Как преподаватель греческого языка, я никогда особенно не беспокоюсь о способностях моих студентов проводить исследование слова; намного больше меня беспокоит то, что они на этом и остановятся. Слишком много проповедей на тексты из Нового Завета склонны «ограничиваться словом», и игнорировать более широкий контекст, в котором это слово находится. В частности, Джеймс Барр (James Barr) подчеркнул значение контекста в экзегетике так: «Именно предложение (и, конечно, более крупный литературный раздел, такой как законченная речь или стихотворение), а не слово (лексическая единица), является обычно лингвисти­ческим носителем богословского утверждения». Барр говорит, что уникальность Нового Завета заклю­чается не в создании новых «христианских» слов, а в новых их сочетаниях. Эта мысль удачно передана в истории о шейхе, предложившему сделать одному из своих подчиненных подарок, на что польщенный подчиненный сказал: «Ну, может быть, несколько гранат с юга». Через некоторое время он получает теле­грамму следующего содержания: «Купил крупную партию у китайцев и сейчас веду переговоры с военны­ми заводами в Ираке». А подчиненный, конечно, имел в виду обычные плоды граната, которые можно есть!

Синтаксический анализ

После завершения лексического анализа время переходить к синтаксическому, который включает в себя тщательное изучение связей простых предложений в составе сложного и других смысловых еди­ниц, больших, чем отдельные слова. Сюда также отно­сятся такие понятия, как время, залог, наклонение, лицо, число и падеж отдельных слов. Так как синтаксис крайне необходим при изучении образа мыслей автора, то греческий язык должен сыграть здесь особенно важную роль. Течение мысли нельзя ограничить структурой только русского языка, даже при буквальном переводе. Кроме того, часто синтакси­ческие проблемы возникают даже в греческом ориги­нале, которые изредка прослеживаются и в переводе. По этим причинам, если для лексического анализа зна­ние греческого языка важно, но не обязательно, то для синтаксического анализа оно обязательно.

В синтаксическом анализе важную роль в понима­нии греческого глагола играет его время. Например, когда проповедник, проповедуя на текст из 1 Кор. 15:3-4, читает, что Христос умер , был погре­бен, явился, но был воскрешен, то он открывает само содержание Евангелия, которое является основой всего благовествования Нового Завета, но в большинстве переводов является просто похороненным. Глагол, переведенный фразой «был воскрешен», находится в совершенном времени (per­fect), подчеркивая, что Христос воскрес и сейчас живой, т.е. вневременность воскресения и его последствий по сравнению с временностью смерти, погребения и яв­лений Христа.

Иногда вся проповедь может быть основана на гре­ческом синтаксисе. В. А. Крисвелл (W. A. Criswell) свою проповедь на текст из Еф. 5:18, которая называется «Заповедь исполняться Духом», начинает с разбора слова «исполняться» (πληροω), сравнивая его с другими синонимами из Нового Завета. Дальше проповедь раз­вивается, основываясь на грамматических нюансах глагола πληρουσθε («исполняйтесь»):

1. Бог повелевает, чтобы мы исполнялись Духом, (глагол стоит в повелительном наклонении).

2. Исполнение Духом — это повторяющееся пере­живание (глагол стоит в настоящем времени).

3. Мы должны открыть себя влиянию Святого Духа (глагол стоит в пассивном залоге).

В этой проповеди греческий синтаксис заложил прочное основание, как стальные брусья, залитые бето­ном. Независимо от того, является ли каждая пропо­ведь настолько пропитанной грамматическим разбором или нет, проповедник, тем не менее, ответственен за проведение синтаксического анализа текста.

Знание греческого синтаксиса может также стать важным элементом в экзегетике проблемных отрыв­ков. Например, в Евр. 6:4-6 описывается отпадение исповедовавших свою веру христиан. Разве покаяние невозможно для этих людей, даже если они выражают желание покаяться? И здесь греческий синтаксис дает надежду: сила причастий настоящего времени в шес­том стихе предполагает, что таких отступников можно восстановить, если они не продолжают «распинать» (άνασταυροΰυτας) Сына Божья и богохульствовать (παραδειγματιζοντας). С другой стороны, автор, кажется, говорит, что от того, кто последовательно отказывается от Христа, в конце концов Он откажется Сам.

Структурный анализ

Как только толкователь принимает решение относи­тельно формы и синтаксиса рассматриваемого отрывка, возникают вопросы, связанные с более широкой компо­зицией текста. Если синтаксис рассматривает значения слов в комбинациях друг с другом, то структурный ана­лиз — пути соединения между собой частей сложного предложения и крупных смысловых единиц, объеди­ненных одной мыслью. Изучение структуры отрывка является необходимым компонентом экзегетики, так как до тех пор, пока в некотором смысле не решишь, что значит «все», трудно сказать, что означает «что-то». Структура отрывка не может быть в точности переведена на другой язык, потому что переводчикам необходимо использовать грамматическую систему исследуемого языка. Если толкователи пользуются только переводом, то нередко их усилия сводятся к попыткам угадать, где в тексте оригинала главные, а где второстепенные мо­менты.

Очень часто структурное изображение текста помо­гает толкователю определить саму структуру текста. В эту процедуру входит переписывание отрывка для того, чтобы увидеть, как отдельные части складываются в целое. Хаддон Робинсон (Haddon W. Robinson) назы­вает этот прием определения структуры отрывка «механической разметкой», в то время, как Вальтер Кайзер (Walter С. Kaiser) отдает предпочтение термину «синтаксическое изображение», а Гордон Фи (Gordon D. Fee) — «схематический поток предложения» и дает несколько примеров для изучения. Наверное, самым полезным подходом является метод Йоханнеса Лау (Johannes P. Louw) «колон-анализ», который основав на практике древних греков. Однако, важно не столько название, сколько необходимость того, чтобы экзегет оценивал отрывок с точки зрения его базовых смысло­вых единиц и общей композиции.

Каким образом структурный анализ может внести ясность в проповедь? С одной стороны, это гомилети­ческая конструкция. Планы лучших проповедей выте­кают непосредственно из структуры самого текста. Приведенный ниже анализ Евр. 12:1-2 показывает, как проповедник находит логичность текста, благодаря пониманию его структуры.

«Посему и мы с терпением будем проходить предле­жащее нам поприще,

имея вокруг себя такое облако свидетелей,

свергнем с себя всякое бремя и запинающий вас грех,

взирая на начальника и совершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест,

пренебрегши посрамление, воссел одесную престола

Божия».

В данном тексте базовые смысловые единицы броса­ются в глаза, как белые линии на футбольном поле. Тема вынесена налево, а большая часть подчиненных элементов группируется справа. В самой первой строке структурного анализа, которая содержит независимый личный глагол (τρέχωμεν), мы сразу же видим главную мысль автора: проходить поприще с терпением. За ним следуют три причастных придаточных предложения, характеризующих «поприще»: 1) благодаря тому, что настоящее поколение бегунов знает, что другие пробе­жали эту дистанцию до них, они могут надеяться на то, что также пробегут ее; 2) однако ни один из бегунов не может надеяться на то, что достигнет цели, если не будет с отвращением взирать на свой личный грех; и 3) бегун должен смотреть на Иисуса, «начальника и совершителя веры». Оставшиеся пункты — это опи­сание Христа, которое показывает, как главная мысль — «проходить поприще» — достигает своей кульмина­ции в «Иисусе — в том, Кто Он есть». Сводя эти эле­менты в план, проповедник может от структурного анализа сразу же перейти к созданию проповеди:

Текст:      Евр.12:1-2

Название: Бежать, чтобы победить!

Тема:      Христианин призван следовать примеру Иисуса Христа в своей жизни через подчинение и смирение («будем проходить с тер. пением»)

План:      1. Наше ободрение («имея вокруг себя такое облако свидетелей»)

                2. Наши препятствия («свергнем с себя всякое бремя»)

                3. Наш пример («взирая на Иисуса»)

Этот простой план ясно показывает нам, как через анализ греческого текста проповедник может перейти от теории к практике. Используя при оформлении своего плана контуры внутренней структуры текста, можно подчеркнуть главные идеи автора, не заостряя внимания на второстепенных и не вчитываясь в текст своих любимых тем. Но я не хочу сказать, что каждая проповедь должна по своей форме следовать именно форме текста. Например, притчи Иисуса никогда не предназначались для того, чтобы грядущие поколения с помощью дедуктивного метода исследования натяги* вали на них «смирительные рубашки». Тем не менее, форма текста часто может быть формой проповеди, даже если ее окончательный вариант определяется другими соображениями.

Риторический анализ

Основываясь на структурном анализе и учитывая литературные характеристики отрывка, экзегет всту­пает в сферу риторического анализа. Хотя риториче­ский или жанровый анализ изначально применялся в основном к Ветхому Завету, он является желаемым и крайне необходимым дополнением при изучении Нового Завета. Риторический анализ — это, по сути, попытка прояснить то, как мы понимаем библейский текст, изучая литературные приемы. Древние авто­ры часто пользовались ими для того, чтобы помочь читателям понять главную мысль текста или убедить их в истинности излагаемого. Как искусство чтения текста, риторический анализ требует пристального внимания к границам данного отрывка (его началу и концу), образу речи (сравнение или метафора), ком* позиционной технике (например, параллелизм или хиазм), и определения взаимоотношений между фор­мой и содержанием. Поэтому толкователь должен всегда допускать вероятность того, что риторические аспекты текста имеют прямое отношение к экзегети­ческим вопросам.

В течение последних двух десятилетий стремительно возросло исследование риторических особенностей Но­вого Завета. В1 Ин. 2:12-14, например, три группы лю­ден, обозначенные словами τανία/ιταιόία («дети»), πατερες («отцы») и νεανίσκοι («юноши») причиняли неудобства толкователям, начиная с первых столетии. Однако отрывок сразу же становится более понятным, если экзе­гет усматривает в нем риторическую форму distributio. В distributio  вначале представляется обобщающая группа, а потом ее составляющие. Так, «дети» — это обобщающий термин, за которым следует обращение к духовно зрелым («отцы») и новообращенным («юно­ши») в церкви. Далее этот вывод подтверждается самим Иоанном, так как он применяет в Евангелии термины — τανία  и παιδία для всех верных, в то время как πατερες или νεανίσκοι нигде не употребляются для обозначения всех верующих. Здесь риторически настроенный проповед­ник мог бы позволить в своей проповеди использовать характеристики текста, т.е. описать сначала всю цер­ковь перед тем, как обратиться к двум группам верую­щих, неизбежно присутствующих в любом собрании.

Риторический критицизм — это цветущий сад, в котором был посеян ряд многообещающих семян в которые дают значительный рост уже сейчас. Но два того, чтобы собрать какой-то урожай, толкователь дол­жен остановиться и с любовью «побродить» по тексту, так как красота обычно избегает случайных прохо­жих. Например, выше мы показали, как структура Евр. 12:1-2 притягивает внимание к личности и валу Христа. Давайте теперь рассмотрим, как эта мысль подтверждается риторической структурой текста:

А имея вокруг себя такое облако свидетелей

Б   свергнем с себя всякое бремя и запинающий

нас грех

В и с терпением

Г будем проходить предлежащее

нам поприще

X взирая на начальника и

совершителя веры,

Иисуса

Г’ Который, вместо предлежавшей

Ему радости

В’ претерпел крест

Б’ пренебрегши посрамление

А’ и воссел одесную престола Божия

В риторике этот прием известен под названием хи­азм — перевернутый параллелизм, в котором основ­ное ударение делается на центральную строку. Обна­ружение этой формы параллелизма свидетельствует не только об артистичности автора, но также указы­вает на взаимосвязь между отдельными строками отрывка и притягивает внимание к центру всего абзаца («взирая на Иисуса»). Если кто-то проповедует на этот отрывок, то можно опубликовать подобный анализ в церковном бюллетене для того, чтобы дать людям в церкви возможность более глубоко понять этот текст.

Анализ традиции

Пять вышеприведенных методов анализа играют ведущую роль для понимания библейского отрывка. Однако здесь нелишне было бы упомянуть еще несколько других методов, проливающих дополни­тельный свет на текст. Их принято считать видами «критицизма» — подходящее слово, если не примешивать к нему антибиблейских оттенков. Если раньше в евангельских кругах к ним подходили с некоторым подозрением, то сейчас использование этих методов как инструментов экзегетики постоянно возрастает.

Для удобства мы сгруппируем их под общим названием «анализ традиции». В данном случае употребление анализа традиции имеет отношение к таким понятиям, как подлинность и размеры источников, которые могли быть положены в основу данного документа, вероятная композиционная при­рода книги, и вклад автора в традиции, которые были использованы при составлении данной книги. Анализ традиции показал, что иногда книги Нового Завета являются конечным продуктом долгого и сложного процесса собирания, написания и редак­тирования. Исследователи Библии рассматривают эти аспекты анализа традиции, как критику источ­ника, критику формы и критику редакции.

Первый метод, критика источника, был разрабо­тан между 1863 и 1924 годами. Он пытается дать ответ на вопрос: «Что из материалов Нового Завета уже существовало до того, как авторы поставили перед собой задачу его написания?» Традиция, существо­вавшая до Нового Завета, могла быть как простым исповеданием «Иисус есть Господь» (1 Кор. 12:3), так и детальным изложением Евангелия в 1 Кор. 15:3-5. Большинство евангельских ученых, придер­живающихся подхода критики источника, работают над предположением, что большая часть материалов синоптических Евангелий (Матфей, Марк и Лука) взята из литературных источников. Приверженцы критики формы также рассматривают возможность литературной взаимосвязи между этими Евангелиями. Ведущая гипотеза, объясняющая литературную взаимосвязь между Матфеем, Марком и Лукой, на­зывается гипотезой «Двух документов», так как в ней отдается приоритет документу Марка, который впоследствии использовали Матфей и Лука при написании своих документов, плюс существование источника изречений (называемого «Q»), который тоже был использован Матфеем и Лукой. Альтерна­тивные теории, отстаивающие первое место за Матфеем или Лукой, делают синоптический критицизм слишком сложным, но все-таки необходимым для экзегетики. Проще говоря, критика формы требует от нас серьезного отношения к высокой степени подлинности каждого из этих авторов, настолько высокой, что любое из синоп­тических Евангелий можно считать написанным первым!

Движение, возникшее непосредственно из критики источника и основанное на нем, называется критикой формы. Этот подход был разработан между первой и второй мировыми войнами. Цель критики формы — заново изучить источники, использованные евангелис­тами в период устной передачи (30-50 гг.), выделить и проанализировать отдельные литературные единицы в синоптической традиции. Эти единицы, называемые «перикопами», можно классифицировать по таким категориям, как притчи, истории чудес, истории об Иисусе, плачи и т.п. В дополнение к жанровой класси­фикации, критика формы также дает оценку функции перикопы в жизни ранней церкви. Основное предполо­жение критики формы следующее; само сохранение традиции об Иисусе повлияло на форму, в которой она была создана. Когда возникал вопрос о соблюдении субботы, или о разводе, или по каким-то другим темам, то совершенно естественно, что вспоминали то, что говорил или чему учил по этому поводу Христос. Выде­ление этих единиц первичной традиции и рассмотре­ние их употребления в жизни церкви помогает толко­вателю обрести правильную оценку социологических и литургических аспектов, стоящих за текстом. Так, например, история о сирофиникиянке (Мк. 7:24-30) вначале запомнилась как ответ на вопрос: «Как Иисус относился к тем, кто вне иудаизма?» Именно «жиз­ненное окружение» ранней церкви — в проповеди, учении, поклонении и спорах объясняет, почему были сохранены и записаны многие перикопы Евангелий. Хотя временами критика формы бывает крайне субъективной, она, тем не менее, может внести ясность как в процесс, ответственный за запоминание и записывание текста, так и привести к более глубо­кой оценке жизни текста в опыте ранней церкви.

Критика редакции, возникшая в конце второй мировой войны, является самой современной из трех отраслей анализа традиции. Слово редакция относится к редакторской работе, посредством которой еванге­листы пользовались своими источниками при оформ­лении дошедшего до нас Евангелия. Критика редакции считает писателей не просто собирателями традиций, но полноправными авторами. При чтении каждого из описаний искушений Иисуса, например, толкователь обнаруживает, что только Марк включает деталь, что Иисус «был со зверями» (1:13). Возможно, что это упо­минание Марком животных служило для того, чтобы показать римским читателям, что некоторым из них предстояло, самое меньшее, выйти на арену со львами, что ничего из того, что они могут пережить, не чуждо переживаниям их Господа. Можно привести и много других примеров того, как работает критика редакции; самое же важное, о чем должен помнить экзегет, что изучаемый текст может обнаружить редакционные особенности, которые станут путеводной нитью к более глубокому пониманию отрывка.

Применение текста

Кроме методов анализа, которые помогают нам при толковании контекста конкретного отрывка и его зна­чения, требуются также и специальные методы, кото­рые перенесут нас от главной мысли текста к его применению. Поэтому сейчас нам должно быть ясно, что все вышеизложенные методы относятся к задачам проповедников, даже если традиционно их не считают «гомилетическими» по природе. Например, чем больше мы понимаем исторический и литературный контекст текста, тем больше открывается возможностей для проповеди, так как проповедь в большой степени зависит от того, насколько мы в состоянии подобрать современ­ные ситуации, аналогичные адресованным в тексте. Грамматическая экзегеза является также необходимой прелюдией к проповеди, в которой самому библейскому тексту часто не хватает ясности, может быть, из-за изменений при его передаче или по причине лингвистических или исторических пробелов между текстом и современным читателем (область исследования лек­сического, синтаксического, структурного, ритори­ческого, критического анализа и анализа традиции). Даже прихожане, не читающие на оригинальных язы­ках, могут видеть эти проблемы через подстрочные примечания современных переводов. Следовательно, чем лучше мы умеем определить оригинальное (автор­ское) значение, тем более тщательным становится экзегетический процесс и богаче результаты проповеди.

Теперь ясно, почему этот третий аспект экзегетиче­ского толкования, рассматривающий значение текста для современного читателя, так важен и неизбежен. Там, где Библия почитается как Писание, а не просто как анализируемый «объект», компетентная экзегетика является такой же основополагающей для призвания проповедника, как и любое другое умение. Как мы уже видели, тщательная экзегеза открывает множество способов передачи в проповеди значения текста для современников. Следовательно, в экзегетическом про­цессе не отметаются религиозные убеждения экзегета, но наоборот: так как сам текст существует для того, чтобы говорить что-то к верующим, то и сам пропо­ведник должен высказать свое личное мнение о приме­нении, а также и других видах применения текста.

Но тогда какую роль в этом заключительном шаге, при переходе от текста к проповеди, играет греческий язык? С моей точки зрения, эта роль существенно важна и рекомендуема. Говорить о роли греческого, как о рекомендуемой, не значит унижать значение языка. Скорее всего, здесь имеется в виду использование гре­ческого языка для того, чтобы обеспечить проповедника поддерживающей базой, которая поможет ему тща­тельно обосноваться в исторических и грамматических аспектах текста. Приведу в качестве примера мысль, заимствованную у другого преподавателя Нового Завета: «Когда преподаватель Нового Завета пишет о библей­ских принципах проповеди, то он не «барахтается» в какой-то посторонней области науки (например, гомилетике)… Он просто работает над одним из важ­ных аспектов своей работы в той области, которая имеет или должна иметь для него наибольшее значение». Другими словами, экзегетика Нового Завета не законче­на до тех пор, пока текст не имеет применения к жизни современного мира, потому что применение к жизни — это первая причина, почему была написана Библия.

Конечно, ответ на этот вопрос очевиден, но, к сожале­нию, слишком часто во время подготовки к проповеди мало обращаются к тексту, а иногда и вообще не обраща­ются. Хаддон Робинсон (Haddon W. Robinson) так опи­сал эту проблему: «Иногда проповедник, читающий текст, показывает ловкость ума: только что был текст, и его уже нет. Текст и проповедь для него — это как двое случайных прохожих, прошедших мимо кафедры. Даже более: игнорировать или избегать в проповеди то, чему учит отрывок, значит, насиловать кафедру». Робинсон хочет сказать, что мы не можем выбирать следовать тексту или нет, потому что это неотъемлемая характе­ристика библейской проповеди. Проповедники не дела­ют текст актуальным, но они должны глубоко проник­нуть в его содержание, чтобы найти его актуальность. И поэтому, если текст Писания рассматривается добро­совестно, греческий язык имеет преимущество, так как придает проповеди библейский смысл и предлагает цен­ные советы о том, какую форму она должна принять.

Заключение

Мы рассмотрели, что цель библейской экзегетики в том, чтобы выяснить значение текста для первона­чальной аудитории, а также для слушателей сегодня. Ведущий экзегетический принцип заключен в следую­щем: значение текста — это то значение, которое имел в виду автор, а не то, «что это значит для меня». Именно внутри этих рамок, т.е. намерений автора и граммати­ческой формы, имеет место настоящее библейское толкование.

Мы также увидели, что библейское толкование — это тщательная работа, которая включает в себя вопро­сы «контекста», «значения» и «применения». Вопросы контекста помогают нам увидеть текст в свете культурно- исторического фона, хронологически очень удаленном от нашего собственного. Цель этого этапа — добиться широкого, панорамного видения книги с перспективы ее исторического и литературного кон­текстов. Вопросы значения проводят нас через сам текст предельно осторожно и тщательно для того, чтобы понять, что имел в виду автор, когда писал своим совре­менникам. И, наконец, вопросы применения помогают нам свести все воедино, взвешивая результаты контекс­туального и грамматического анализа и принимая реше­ние о том, каким образом они относятся к общей картине толкования и применения текста Библии. Историче­ский и литературный контекст, текст оригинала, лек­сическое значение, синтаксис, структура формы, рито­рическая форма, традиция-история — все это углубляет наше понимание текста, но это еще не цель. Цель экзе­гетики — понимать текст как живое и пребывающее слово Бога.

Назначение этой главы было в том, чтобы предста­вить основные шаги, необходимые для достижения этой цели. Огромное разнообразие рассмотренных экзегетических подходов призывает нас сделать еще три заключительных вывода. Во-первых, моей целью было не столько объяснить, как работает каждый экзегетический подход, сколько свести воедино области исследования, иногда далеко отстоящие друг от друга. Защищая таким образом глобальный подход к экзегетике, я косвенно выступаю против современной тенденции к фрагментации в экзегетическом процессе. Каждый подход, рассмотренный в этой главе, — это всего лишь один из аспектов широкого круга методоло­гий которые должен применять студент Библии. Более того, каждый из видов изучения будет более плодотвор­ным, если его развитие и практика происходят в условиях компетентной консультации с законами и опытом всех других подходов. Сегодня перед нами стоит задача толкования как единого целого, и частью этой задачи является разрушение барьеров, которые были возведены между разными методами толкова­ния. Это похоже на то, как если бы три путешественника решили исследовать Америку по трем разным маршру­там: один пошел бы с запада на восток, другой бросил бы все силы на северо-западный берег Тихого океана, а тре­тий ограничился бы лишь восточным побережьем; и они бы решили, что находятся в трех разных странах! Много­образная в своих проявлениях Америка — это тем не менее единая страна. Также можно описывать и биб­лейский текст, начиная с многочисленных стартовых площадок, но ни один из подходов к тексту нельзя рас­сматривать как исчерпывающий по значению.

Во-вторых, выстроив рассмотренные выше аспекты экзегетики по порядку, я не хотел внушить вам, что экзегетический процесс — это механическая последо­вательность шагов или что нужно одинаково приме­нять все шаги ко воем отрывкам. Наш разговор необходимо понимать только как изображение общей схемы экзегетики; в действительной практике экзеге­тический процесс может проходить совершенно по-другому. Для некоторых отрывков первостепенную роль будут играть вопросы истории, в то время как для других — это лексические или синтаксические вопросы. Кроме того, может показаться, что необходимо ставить «значение» перед «применением» (принцип, вопло­щенный в Библии толкователя), но такое резкое разделение просто невозможно. На практике мы часто будем видеть себя в движении от толкования к приме­нению и обратно. Действительно, тот проповедник, который не научился, как двигаться в обоих направле­ниях, вероятнее всего напишет проповедь, которая навязывает тексту современные вопросы, или, наоборот, в которой грамматический анализ перепутан с пропо­ведью Евангелия. Особенно важно подчеркнуть необхо­димость следования всем шагам, чтобы не упустить какой-то важный аспект значения. Это включает соотно­шение друг с другом разных аспектов экзегетики, оценка их применения и принятие решения о том, какой вклад они делают в толкование в целом.

И, наконец, хорошо, когда мы помним, что экзеге­тика — это такое же искусство, как и наука. Толкуя Новый Завет, мы быстро обнаружим, что в нем столько же ответов, сколько вопросов. Однако это не значит, что все ответы правильны в равной степени. Экзегетика требует от нас бросить все силы на то, чтобы сохранить Писание (и нас) от предвзятых толкований. Наша зада, ча — это в своем роде алхимия: превращение стен отделяющих нас от текста, в стекло, через которое текст становится ясным и понятным. Но чтобы сделать это, нам необходимы конкретные базовые принципы толкования, которые не дадут нам превратить эту стек­лянную стену в зеркало, в котором наше собственное отражение затмевает текст Библии. Следовательно экзегетика необходима, если мы позволяем тексту самому говорить за себя, и не меняем его для того, чтобы приспособить к своим предположениям.

Вопросы для размышления

Можете ли вы коротко описать каждый из шагов анализа, приведенных в этой главе, и тот вклад, который они делают в процесс экзегетики? Есть ли какие-то шаги, которые кажутся вам ненужными? Какой еще подход к экзегетике, помимо показанного нами, вы бы использовали?