Цадик из Манхэттена (1-11) главы
Цадик из Манхэттена
Рухома Шайн
Содержание
Глава 12 — Последние шесть дней праведницы
Дедушка и бабушка Андрон репатриировались в Эрец Исраэль в марте 1922 года, оставив всех своих детей и внуков в США.
Хотя я была маленькой девочкой, когда они уезжали, я отчетливо помню их отъезд. Проводить их в порт пришла огромная толпа родственников, друзей и знакомых. Дедушка Андрон к тому времени был очень известен в Нью-Йорке своими многочисленными достижениями в области еврейского образования, и их отъезд в Эрец-Исраэль был отмечен в газетах.
Все мои дяди, тети, двоюродные братья и сестры толпились вокруг. Мама крепко держала меня за руку. Она почти не проявляла свои чувства по поводу отъезда родителей, лишь время от времени сжимала мне руку. Когда корабль отчалил, мамины слезы падали беззвучно; она не произнесла ни слова.
Дедушка и бабушка Андрон поселились в районе Гиват- Шауль в Иерусалиме. В то время это была малонаселенная местность. Закончив постройку своего дома, они провели водопровод из центра Иерусалима, что впервые обеспечило всех жителей района проточной водой в домах.
Дедушка сразу же организовал ешиву, которую он помогал содержать и к которой проявлял личный интерес, и синагогу в Гиват-Шауле, которая носит его имя.
Дедушка прожил в Эрец Исроэль восемь лет и скончался двадцать восьмого швата 5690 года (26 февраля 1930 года). Он похоронен на Масличной Горе.
Почти год спустя заболела бабушка Андрон. По бабушкиной просьбе дядя Янкев Лейб (старший брат мамы) немедленно отправился в Эрец Исраэль. Он находился рядом с бабушкой в течение последних шести дней ее жизни.
После того, как бабушка скончалась, и дядя Янкев Лейб вернулся в США, все мои дяди и тети собрались у нас дома, чтобы послушать, как дядя читает письмо, которое он написал во время своего пребывания у бабушки. Я привожу это письмо в переводе с идиш:
Письмо моего дяди Янкева Лейба, написанное в Иерусалиме
Моим дорогим братьям и сестрам!
Я сижу шива [семь дней траура] по нашей дорогой, святой матери здесь, в Иерусалиме, а вы сидите в Нью-Йорке. Мы вместе плачем и сокрушаемся о нашей великой утрате. За один год у нас отняли две короны: нашего отца, благословенной памяти, и теперь также нашу мать. Да, у нас были отец и мать, но понимали ли мы, кто они?
Вы не можете себе представить, какой душевный подъем я испытал, будучи рядом с мамой в последние шесть дней ее жизни. Я вижу повторение главы «Вайехи». Наш патриарх Яаков призвал своих детей, когда увидел, что его дни сочтены, и благословил каждого ребенка в соответствии с его нуждами. Наша дорогая мама телеграфировала мне: «Приезжай немедленно», и я приехал по ее призыву.
За полтора часа до ее кончины произошла удивительная сцена. Я стоял возле ее кровати, и она держала меня за руку. Мужчины и женщины толпились в ее комнате. Сначала она говорила слабым голосом, почти шепотом, но когда речь зашла о Торе, о святом шаббате и Б-гобоязненности, ее голос стал сильным и живым. Казалось, что сами стены сотрясаются от него — «коль Ашем ба-коах».
Те счастливчики, которые присутствовали при том, как святая душа покинула тело нашей матери, поняли, какой великой праведницей она была всю свою жизнь. Я считаю величайшей заслугой в своей жизни то, что я присутствовал при выходе её души. Мое перо слишком слабо, чтобы написать и описать все, чему я был свидетелем. Я хотел бы, чтобы все вы были здесь со мной. Я снова благодарю Всевышнего, что смог выполнить последнее желание нашей дорогой мамы — быть рядом с ней последние шесть дней ее жизни в этом мире. Эти дни навсегда останутся у меня в сердце.
А теперь я хочу вернуться и рассказать вам о том, что я видел и слышал с момента моего приезда, чтобы вы смогли передать это своим детям и внукам, чтобы они узнали величие своей бабушки и исполнили ее последние предсмертные желания.
Я приехал в Иерусалим в район Гиват-Шауль, в 10:00 утра, в четверг, восемнадцатого числа месяца шват — глава Итро». Я обнаружил, что мама лежит в постели в очень слабом состоянии. Я ее поцеловал, и ее лицо засияло от радости при виде меня. Она воскликнула: «Барух Ашем, что я дожила до встречи с тобой!»
Она спрашивала о каждом из вас, о ваших детях и внуках, о мехутаним и их семьях. После первоначального волнения я сел завтракать. Она попросила, чтобы я ел у нее в спальне. Пока я ел, она расспрашивала меня то о благополучии одного родственника или друга, то другого.
Закончив завтрак, я послал за доктором. Мне сказали, что в ночь перед моим приездом мама почувствовала себя очень плохо. Она произнесла «Видуй» (исповедь, которую произносят перед смертью), а затем воскликнула: «Властелин мира, укрепи меня, чтобы я дожила до встречи с сыном».
Когда пришел врач, он осмотрел маму и сделал ей укол. Он сказал мне: «Ваша мама очень больна. У нее слабое сердце и плохо работают почки. Что еще я могу вам сказать?» Тогда я понял, что должен молиться о лучшем и ожидать худшего.
После обеда мама велела мне пойти к Котелю (Стене Плача), чтобы произнести молитву Минха. Я молился за нее и за всех наших близких. Когда я вернулся, я нашел ее счастливой и довольной. Она снова благодарила Всевышнего за то, что я могу быть рядом с ней. Она рассказала мне о последних днях папы. Затем она попросила меня купить ей могилу рядом с папиной, сказав: «Я всю жизнь работала, помогая ему учить Тору и строить ешивы. Я заслуживаю того, чтобы быть рядом с ним и в смерти».
Я договорился о встрече с «Хевра Кадиша» (погребальное общество) на Масличной Горе в пятницу утром. Я попросил их показать мне папину могилу и обсудил с ними мамину просьбу. Можете понять, мои дорогие братья и сестры, мои эмоции, когда я стоял у могилы нашего отца, благословенной памяти, чей первый йорцайт (годовщина смерти) будет двадцать восьмого числа месяца шват.
Детские годы пронеслись передо мной. Я понял, насколько сильна любовь к Торе, которую папа привил нам. Хотя последние девять лет мы были разлучены с родителями, тем не менее, мы обращались к ним за советом по любому поводу. Мы надеялись и молились, что когда-нибудь мы все воссоединимся, но этому не суждено было случиться.
Сейчас, когда я стоял возле папиной могилы, слезы текли у меня из глаз и орошали его могилу. Я снова молился за маму и за всех вас.
Я сказал погребальному обществу, что хотел бы купить для мамы могилу рядом с папой. Они отказались, сказав: «В этом ряду лежат только очень великие люди: рав Клаузенбергер, рав Тавригер, Алтер из Слободки и его сын, реб Моше, доктор Мунк, рав Любанер и многие другие великие гении и праведники. Тут нет никаких женщин».
Я рассказал им о маминой просьбе, сказав, что она заслуживает лежать рядом с папой, и что я должен исполнить ее желание. После долгих уговоров они, наконец, согласились. Я подписал необходимые бумаги. Могилы наших родителей выходят на Храмовую Гору. Весь Иерусалим разворачивается перед глазами. Мне было трудно оторваться от этого святого места, где похоронены такие великие люди, сыгравшие столь важную роль в еврейской истории. Я вернулся к маме с новостью, что купил могилу рядом с папой. Она была в восторге. «Видишь, Янкев Лейб, как важно было, чтобы ты приехал. Сама я никогда не смогла бы получить эту могилу, которая так много для меня значит».
Поздно вечером в пятницу мама спросила, пора ли зажигать свечи. Я сказал ей, что сирена еще не прозвучала. (В Иерусалиме звучит сирена, оповещающая о времени зажигания субботних свечей.)
«Дайте мне свечи. Почему я должна ждать, пока они будут на меня свистеть? Лучше пусть я сама на них посвищу», — сказала она, улыбаясь.
В пятницу вечером мама почувствовала себя лучше. Я сделал Кидуш, и мы поели у нее в комнате. Она попросила меня спеть субботние песни. После этого пришел молодой человек, Йосеф, папин ученик, и прочитал маме отрывок из книги «Маасей Альфас» (комментарии рабби Бенциона Альфаса к недельной главе, которые он написал на языке идиш, опираясь на мидраши). Так он делал каждую пятницу вечером.
В шаббат днем мама велела мне навестить рава Исера Залмана Мельцера, гения из Слуцка. Я понял, что мама в полном сознании.
В субботу вечером она снова почувствовала себя очень плохо, и в ту ночь я почти не сомкнул глаз. Я хотел вызвать врача рано утром в воскресенье, но она попросила меня этого не делать. Однако в понедельник она сама попросила, чтобы я созвал консилиум врачей. Семейный врач позвонил доктору Валлаху, директору и главному врачу больницы «Шаарей Цедек», который сказал мне после осмотра, что с медицинской точки зрения уже ничего нельзя сделать. Только молитвы могут помочь.
Я постоянно находился у ее постели. Фактически, с момента моего приезда я ел только у неё в комнате и спал там же.
В понедельник, ближе к закату, мама сначала произнесла молитву Минха, а затем Маарив, все наизусть. Вскоре после Маарива я заметил, что она произносит утренние благословения. Я подумал, что у нее блуждают мысли. «Мама, сейчас уже ночь — почему ты читаешь утренние молитвы?» — спросил я.
«Сын мой, я знаю, что сейчас ночь, но мне особенно хотелось произнести благословения: «Благословен Ты, Г-сподь, Б-г наш, Царь Вселенной, опоясывающий Израиль силою», и благословение, «дающий силу изнемогающему». Мне сейчас очень нужно, чтобы Он дал мне силы».
Тогда я сказал маме: «Папа всегда молился, глядя в сидур (молитвенник), и даже Кидуш и Авдалу читал из сидура, а ты все говоришь наизусть!».
«Разве ты не знаешь, что папа эти молитвы не знал?» — шутливо ответила она.
Затем она стала серьезной. «Папа всегда был лучше меня. Он так быстро ушел из жизни. Он просто уснул. Всевышний дал мне два «подарка»: Я не могу спать, и я не могу есть».
Потом она воскликнула: «Властелин мира, Ты не мучил моего дорогого мужа; почему же Ты мучаешь меня? Ты быстро помещаешь душу в тело, но когда приходит время забрать ее, Ты доставляешь телу столько боли и страданий. Я хочу сказать «исповедь», но чувствую себя очень слабой. Придется обойтись той исповедью, которую я произнесла на прошлой неделе».
Затем мама сказала мне, что она очень переживает, потому что не может вспомнить стихи Торы, в которых упоминается ее имя, Фрума Рохель. «Когда я предстану перед Ангелом у ворот, он спросит меня о них. Стих, намекающий на имя Фрума я знаю, а стих, связанный с Рохель такой длинный, что я не могу его полностью вспомнить. Я должна буду сказать Ангелу у ворот: «Ты прекрасно знаешь, что теперь мне уже поздно изучать эти стихи. Так почему ты беспокоишь меня из-за пустяков? Почему ты не спрашиваешь меня о многих хороших делах, которые я сделала в своей жизни?» Надеюсь, что он пропустит меня».
Сейчас я хотел бы отметить несколько фрагментов разговоров мамы с разными посетителями, которые приходили навестить ее во время болезни. Они показывают ясность ее ума и чувство юмора, даже когда она уже лежала на смертном одре.
Американский гость, казалось, очень спешил. Мама спросила его: «Почему вы так торопитесь уйти? Неужели в США требуется так много плащей?» [В этот период многие евреи работали в швейном бизнесе]. Когда другой друг пожелал ей «полного выздоровления» по-русски, она ответила на идеальном русском.
Йосеф, папин ученик, который учится на резника, сказал маме: «Сегодня я зарезал несколько овец».
Мама ответила: «Мазл тов! А сколько из них оказались кошерными?»
Он спросил ее совета, стоит ли ему отказаться от изучения шхиты (кошерного забоя), поскольку ему предложили другую работу.
«Не отказывайся от изучения шхиты, потому что полумеры не подходят для хорошего бизнесмена», — посоветовала она ему.
Йосеф рассказал маме, что кто-то хочет познакомить его с американской девушкой, которая ищет себе пару. За неё дают пятьсот фунтов стерлингов в качестве приданого (целое состояние на то время).
«Йосеф, узнай, сколько лет девушке», — сказала ему мама. «Я все знаю об этих американских шидухах (сватовстве), которые предлагаются здесь. Сто фунтов дается за каждые десять лет, так что я полагаю, что девушке скоро исполнится пятьдесят лет!»
Фейгу, мамину помощницу, попросили принести маме сидур. Она отказалась, так как считала, что мама слишком слаба, чтобы молиться. «Ты – апикорес (вероотступница)», — сказала ей мама в шутку. Когда Йосеф уходил, он посоветовал маме выпить теплого молока, чтобы ей было легче заснуть. «Откуда ты взял это новое лекарство? Неужели твои умозаключения исходят от Сисры и Яэль?» — сразу же ответила она. (Яэль напоила полководца Сисру молоком, чтобы он уснул. Как только Сисра задремал, Яэль убила его. См. Судьи 4.)
Мама наконец-то заснула, но я никак не мог уснуть. Посреди ночи мама проснулась. Ее щеки были очень румяными. «У нас сегодня много работы. Мы должны решить, что делать со всеми папиными книгами; какие вещи ты заберешь с собой в Штаты, а какие раздашь родственникам и друзьям здесь». Она рассказала мне, что у Йосефа были ключи от всех шкафов. Она показала, в каком шкафу лежит серебро.
Наступил вторник. Мама сказала мне, что я могу пойти в синагогу на молитву. Я почувствовал облегчение, потому что она выглядела и чувствовала себя лучше. Когда я вернулся с молитвы, она велела мне позавтракать. Пока я ел, она сказала мне: «Сегодня нужно все успеть. День короткий, а работы много. Ты должен пойти к адвокату, в американское консульство, написать письма домой. Когда сегодня придут гости, не проводи с ними слишком много времени, так как мне нужно многое с тобой обсудить.»
«Ты должен побыстрее вернуться к своей семье, ведь скоро Пурим, и я не хочу тебя задерживать. Я знаю, что многие благонамеренные люди советовали тебе не приезжать, потому что расставание будет слишком тяжелым. Я понимаю, что ты должен вернуться к своим близким, пока ты и твоя семья не заслужите поселиться в Эрец Исраэль». Когда я вернулся, выполнив дела, мама потребовала рассказать ей все подробности того, что произошло у адвоката и в консульстве. Затем она сказала, что я должен написать домой, так как они будут волноваться. Когда я закончил писать письмо, то попросил ее подписать свое имя, но она сказала мне: «Янкев Лейб, я чувствую себя слишком слабой, чтобы подписать свое имя, но скажу тебе, что передать всей семье». Ближе к сумеркам мама позвала Фейгу: «Вымой меня полностью. Дай мне чистую одежду и смени постельное белье», — приказала она.
Когда все было готово, мама стала молиться, сначала Минху, а потом Маарив. Она сказала мне, что я тоже могу идти помолиться. Она предупредила меня, чтобы я не задерживался и вернулся сразу после окончания молитвы. Я спешно вернулся, и мама велела мне поужинать.
После ужина мама спросила меня, приехали ли родственники. Я сказал ей, что они все приехали. Я сообщил им и многим нашим друзьям, что мама слабеет. Дом был переполнен людьми.
Затем мама подозвала меня к своей постели. Она повернулась ко мне лицом, взяла меня за руку и сказала: «Сын мой, я специально попросила тебя приехать, потому что ты мой старший сын. Пятьдесят шесть лет назад, примерно в это время, я родила тебя. Ты родился двадцать первого дня месяца швата в 5635 году (27 января 1875). Папа, благословенной памяти, скончался двадцать восьмого швата, в годовщину твоего обрезания.»
«Скажи всем детям, чтобы они соблюдали святой шаббат, исполняли заповеди Всевышнего, были честными и праведными, носили цицит и воспитали поколение б-гобоязненных евреев. Тогда вы будете благословлены удачей во всем, за что возьметесь».
«Я никогда не просила у папы никаких материальных благ. Все, чего я хотела, — это чтобы он изучал святую Тору. Я заботилась о нем, чтобы у него было время учиться и чтобы он чувствовал себя комфортно во всех отношениях. Я посвятила Торе всю свою жизнь.»
«Когда мы приехали в «Золотую землю» (Америка в 1890-х годах), я вместе с папой несла все тяготы, чтобы он мог посвятить время изучению Торы и преподаванию Торы. Я рубила дрова для печки на холоде, рано утром, чтобы никто меня не видел. Однажды одна женщина увидела, как я рублю дрова, и спросила: «У тебя такой хороший муж — почему же он не обеспечивает тебя?»
Я ответила ей: «Мой муж работает в ешиве».
Однажды другая соседка услышала, как я пилю дрова. Она закричала: «Кто живет надо мной — цыгане?».
На шаббат я не покупал рыбу вместе со всеми, потому что она стоила слишком дорого. Я ждала до полудня накануне шаббата, когда цены были ниже. Продавщица рыбы сказала мне: «У тебя такой благородный муж, но он не содержит тебя должным образом».
Я всегда отвечала одно и то же: «Мой муж должен изучать Тору и работать в ешиве».
Я довольствовалась очень малым. Я воспитывала семью из семи детей. Когда я увидела женщину, которая покупала свеклу, а зелень выбрасывала, то попросила ее отдать мне зелень. Из свекольной зелени я готовила еду для детей. Недалеко от нашего дома был магазин, где перепродавали весь хлеб однодневной давности из разных продуктовых магазинов. Там я покупала хлеб намного дешевле.
Вы, дети, были очень хорошими. Вы никогда не просили ничего особенного, например, конфет или других сладостей. Пока был хлеб, рыба и свекольная зелень, вы были довольны. Мы никогда не занимали денег. Когда Исраэль Иссер начал работать, он на первые заработанные деньги купил папе шубу с меховой подкладкой.
Люди говорили, что папа зарабатывал на жизнь ешивой. Мы никогда не брали из ешивы ни копейки. Папа всегда говорил: «Я найду, как заработать каким-нибудь другим способом». Я принимала то, что говорил папа, и у нас никогда не было никаких споров.
Когда старшие дети начали зарабатывать на жизнь, мы купили дом. Впервые у нас было достаточно места. Я стирала цицит и развешивала их на веревке. Соседи в шутку спрашивали: «Неужели ваши дети будут их носить?»
«А что, в Америке другой Б-г?» — отвечала я им. Барух Ашем, наши дети носили их».(В то время в Америке это было большой редкостью).
Я всегда работала вместе с папой, подбадривала его и помогала ему во всех его начинаниях. Когда в ешиве возникали споры, я была на его стороне.
Я не искала роскоши в жизни — ни украшений, ни модной одежды, как другие женщины. То, что папа изучал Тору и распространял Тору, было для меня важнее и дороже всего остального в жизни.
Когда папа решил, что мы должны поселиться в Эрец Исраэль, я последовала за ним. Конечно, вы прекрасно понимаете, как трудно мне было оставить вас — всех наших детей и внуков. Однако, я даже намеком не давала папе понять, что не хочу выполнять его просьбу.
Мы приехали в Иерусалим, и вы, мои дорогие дети, очень помогали нам. Вы присылали нам достаточно денег на все наши нужды. Все, о чем бы мы ни попросили вас, было с радостью исполнено. Да, мы могли бы жить здесь очень комфортно на те деньги, которые вы нам присылали, но я не могла стоять в стороне и наблюдать за ужасной нищетой, которая нас окружала. Я живу здесь, в Эрец Исраэль, уже девять лет, и ни разу не купила себе новую одежду.
Годы, проведенные здесь, были совсем нелегкими для меня. Когда папа ослеп, я заботилась о нем из последних сил. (Даже читала ему вслух Талмуд.)
Теперь все в прошлом. К вам, мои дорогие дети, у меня нет претензий. Вы постарались сделать наши последние годы приятными. Всевышний непременно благословит вас за честь, которую вы оказали своим родителям. Теперь мне больше ничего не нужно. Я ухожу в лучший и светлый мир. Я отправляюсь к моему дорогому, любимому мужу.
Но прежде, чем уйти, я еще раз прошу вас, мои дорогие дети: Будьте праведными и хорошими еврейскими детьми. Храните шаббат и истинно соблюдайте все законы Торы.
Ты, мой старший сын, обещай мне, что повлияешь на всех своих братьев и сестер, их детей и детей их детей, чтобы они были евреями, которые не посрамят наших предков, которые все были праведниками, знатоками Торы и раввинами. Не разрывайте золотую цепь, связывающую нас с нашими родителями. Живите вместе в мире. Помогайте друг другу в трудную минуту. Часто собирайтесь вместе.
Я больше ни о чем тебя не попрошу. Вы не должны больше писать мне писем. Но я прошу вас надевать тфилин, произносить все молитвы, носить цицит, соблюдать святой шаббат и выполнять святую Тору. Воспитывайте своих детей в духе Торы. Тогда мы с папой всегда будем молиться за вас на том свете, чтобы вас сопровождала большая удача во всех ваших начинаниях, и чтобы вы были достойны переехать в эту Святую Землю, Эрец Исраэль.»
Когда мама закончила говорить, она благословила меня и всех, кто был у нее в комнате, каждого в соответствии с его нуждами и по имени. Она благословила Йосефа, чтобы он нашел верную спутницу жизни и воспитал поколение настоящих евреев. Она поблагодарила Фейгу, свою помощницу, за верную заботу о ней. Она благословила реб Мейера Аккера за его настоящую дружбу. Она сказала реб Шлейме Кальману, чтобы он привез своего тестя из Вильно в Эрец Исраэль. Она поцеловала тетю Малку и благословила ее, чтобы ее дети изучали Тору, и чтобы она воспитала их честными евреями.
Затем мама прочитала Ашамну (исповедь) наизусть с начала до конца. Она сказала мне, что сама приготовила саван, и попросила, чтобы её очистили и омыли на том же столе, на котором омывали папу, — на столе из ешивы. «У меня тоже есть доля в изучении Торы».
Затем произошла удивительная сцена, которую я и все, кто был в ее комнате, никогда не забудем. Мама вдруг воскликнула сильным, звонким голосом: «Мои дорогие родители, мои дорогие дяди, реб Ицеле Раббавер (она хотела что-то сказать о нем, но сдержалась), реб Гимпель (реб Мордчи Гимпель, рав Родзенауэра, один из величайших мудрецов своего поколения и мой дорогой любимый муж) — все они вышли, чтобы приветствовать меня!»
Она повернула лицо, глядя вверх, и вытянула ноги. Ее лицо стало излучать такой свет, что все в комнате замерли. И тогда она воскликнула: «Шма Исраэль, Ашем У — а-Элоким». Ее губы шевельнулись, и лицо залила сладкая улыбка. Её святая душа покинула тело.
Было ровно 22:00 вечера во вторник, двадцать четвертого дня месяца шват 5691 года (11 февраля 1931 г.).
Все в комнате разразились громкими рыданиями и криками: «Какая праведница!» Что я могу написать?… Все, что я могу сказать, это то, что тот, кто не был свидетелем этой сцены, не поверит, что это действительно произошло.
Я сразу же разорвал одежду и произнес благословение «Даян а-Эмет». Нашу дорогую святую мать взяли, положили на пол и окружили ее зажженными свечами.
Несколько родственников оставались в ее комнате всю ночь, чтобы произносить Теилим.
Утром собрались все соседи. «Какая она была замечательная женщина, праведница», — сказала один из них.
«Как она много давала на благотворительность — как я буду обходиться без ее помощи?» — спрашивала другая. «К кому я обращусь за помощью? Она всегда давала с готовностью, когда это было нужно». У каждой из женщин было еще что-то сказать о маме, благословенной памяти, о ее величии и доброте.
Рано утром р. Мейер Акер отправился оповестить погребальное общество и главу ешивы. Он нанял человека, чтобы тот объявил на улицах Иерусалима о времени и месте похорон мамы.
К восьми часам утра сорок воспитанников детского дома Дискина пришли произнести Теилим. Пятьдесят лучших учеников были присланы из ешивы «Эц Хаим». Из сефардской ешивы тоже пришла большая группа учеников.
В каждом уголке дома читали Теилим в плачевных тонах, которые трогали сердце каждого. Плач всех родственников, друзей и соседей, казалось, сотрясал Небеса.
К 11:30 утра очищение было закончено. Меня позвали в ее комнату. Я положил немного земли на лицо дорогой мамы, которое по-прежнему излучало особый свет. Затем я произнесла стих: «И положил Йосеф руку свою на глаза».
Дом был переполнен людьми, и внешний двор тоже. Поэтому надгробные речи произносились во дворе, примыкающем к дому. Я произнес первый панегирик. Затем трогательные надгробные речи произнесли реб Михль Тукачинский из ешивы «Эц Хаим», рав Даниэль Закс, рав Адлер и городской магид (проповедник), реб Бен Цион Ядлер.
Затем началась похоронная процессия. Во главе шли все главы ешив, раввины и учащиеся разных ешив. Затем шли родственники, друзья, соседи и другие люди, которые пришли почтить память нашей дорогой мамы, благословенной памяти. Были слышны причитания и плач при словах: «Цедек лефанав еалех» («Справедливость будет перед ним» — стих, читаемый, когда тело праведника несут в могилу), «Маамодот» и Псалом 91 произносились у каждой остановки и в каждом учреждении, мимо которого проходила процессия, и при каждой остановке я произносил Кадиш.
Когда похоронная процессия проходила мимо дома рабби Кука, он вышел на улицу и произнес надгробную речь. Так продолжалось до тех пор, пока мы не прибыли на Масличную Гору. От маминого дома до Масличной Горы несколько километров. Всю дорогу ее несли, а провожающие шли пешком. Когда мы выходили из дома, шел мелкий дождь, и когда мы дошли до Масличной Горы, снова закапало.
В 15:30 маму предали земле. Там я произнес траурный Кадиш. Затем мы все ушли, оставив нашу любимую маму на Масличной Горе напротив Храмовой Горы, рядом с ее горячо любимым мужем, нашим святым отцом — две могилы мы оставляем в Иерусалиме. Наши родители ушли к своему последнему пристанищу, а мы остались оплакивать свою великую утрату.
За один год мы стали круглыми сиротами. Наши самые дорогие сокровища в жизни — папа и мама — больше не разлучаются. Я хочу отметить, что папа и мама никогда не расставались больше чем на год в своей жизни. Когда папа уезжал в Америку, он позаботился о том, чтобы мама последовала за ним в течение года. Папа скончался на двадцать восьмой день месяца шват, а мама ушла из жизни двадцать четвертого швата, меньше чем через год.
Я вернулся в дом наших родителей. Весь дом был окружен трауром, когда я сел сидеть шиву (семь дней траура). Три раза в день собирался большой миньян . Ежедневно изучали Мишну.
Сотни людей пришли, чтобы меня утешить. Среди них величайшие иерусалимские и израильские мудрецы: рабби Иссер Залман Мельцер, рав Кук, старый Люблинский Гаон, раби Клёцкин, рав Яншекер и многие, многие другие.
Я начал это письмо, когда начал сидеть шиву, но смог закончить его только сейчас, после шивы. Я попросил Йосефа записать каждое слово, которое мама говорил мне в последние дни своей жизни, чтобы ни одно из ее драгоценных слов никогда не было забыто.
Когда я вернусь домой, я прочитаю вам это письмо, которое является последней волей и завещанием нашей дорогой мамы, благословенной памяти. Её пожелания должны быть очень дороги нам. Мы должны исполнить все, о чем она просила нас в последние минуты своей жизни.
Жизнь папы и мамы должна быть для нас ярким примером того, как нужно себя вести. Мама, сказала мне в своих последних словах, что она и папа на Небесах будут молиться за нас, чтобы всем нам сопутствовал успех, когда мы пойдем по их стопам. Мы должны быть уверены, что они смогут сделать для нас многое, как написано: «Праведники в смерти могут добиться молитвой еще большего, чем при жизни».
Ваш старший брат. Пишу с разбитым сердцем и надеждой на помощь Всевышнего. Да утешит Он нас среди всех скорбящих Циона и Иерусалима.
Янкев Лейб
Послесловие
Два исключительных случая побуждают меня добавить этот эпилог к вышеупомянутому письму.
Реб Хаим и Бесси (Шайнберг, моя старшая сестра и её муж) жили в городе Мир, Польша, где Хаим учился в ешиве Мир. Бесси была на пятом месяце беременности своим первым ребенком, когда ей приснился сон о бабушке Фруме Рохль.
Бабушка пришла к ней во сне и сказала: «Ты родишь девочку. Я хочу, чтобы ты назвала ее в мою честь.» Бесси проснулась очень встревоженной. Насколько она знала, бабушка была жива и здорова и жила в Иерусалиме.
Она сразу же написала папе и маме, спрашивая о благополучии бабушки Фрумы Рохль. В положенное время Бесси получила обнадеживающий ответ: «Бабушка в порядке, но она очень скучает по дедушке Шмуэлю Ицхаку, благословенной помяти, который скончался несколькими месяцами ранее.»
Бесси держала этот сон при себе, боясь рассказать его даже Хаиму.
Через четыре месяца Бесси родила девочку. Хаим послал телеграмму папе и маме, в которой сообщил о радостной вести и попросил телеграфировать, какое имя они хотят дать внучке.
Ответ пришел незамедлительно: МАЗЛЬ ТОВ! — ИМЯ — ФРУМА РОХЛЬ.
Конечно же, Хаим и Бесси назвали свою первую дочь в честь бабушки. Именно тогда Бесси написала папе и маме письмо, в котором рассказала о необыкновенном сне, приснившемся ей, когда бабушка Фрума Рохль была еще жива.
Сорок пять лет спустя произошел второй примечательный случай.
Реб Хаим и Бесси — мои соседи в одном многоквартирном доме в Иерусалиме. Однажды вечером Бесси пришла к нам домой очень взволнованная. «Ракома, я нашла очень трогательное письмо, которое дядя Янкев Лейб написал нашей маме и её братьям и сестре сорок пять лет назад, когда он сидел шиву по бабушке Фруме Рохль Андрон в Иерусалиме». Она развернула большую пачку пожелтевших от старости страниц.
«Где ты нашла это письмо, Бесси?»
«Когда мы с Хаимом готовились к отъезду в Эрец Исраэль девять лет назад, [вторая] жена дяди Янкева Лейба принесла мне конверт и сказала, что в нем бумаги, которые когда-то принадлежали дяде Янкеву Лейбу, благословенной памяти.
Я положила его среди других документов и не находила времени, чтобы посмотреть на него, потому что была так занята упаковкой и подготовкой. В конце концов, я забыла, что это письмо у меня.
Сегодня я рылась в своей картотеке в поисках чего-то и наткнулась на конверт, который дала мне тётя Йетта.
Я открыла его и начала читать. Эти бумаги пролежали у меня девять лет, и я даже не подозревала, какое великое сокровище мне досталось. Мне потребовалось несколько часов, чтобы прочитать это письмо, потому что оно так выцвело и обесцветилась. Но оно заворожило меня до самого конца».
Когда Бесси читала письмо Моше и мне, в памяти всплыли воспоминания о том, как я услышала его в детстве, но на этот раз оно произвело на меня огромное впечатление. Я осознала величие бабушки Фрумы Рохль, благословенной памяти.
Когда Бесси уходила от нас поздно вечером, я сказала своему мужу Моше: «Знаешь, бабушка обещала, что она и дедушка будут молиться за своих детей, если мы пойдем по пути Торы, и, очевидно, она так и делала. Я очень хочу завтра пойти и помолиться на бабушкиной могиле на Масличной Горе.
Моше пытался отговорить меня. «Туда трудно попасть, Ракома. В любом случае, через три недели будет йорцайт (годовщина смерти) твоей мамы, и мы пойдем с миньяном на её могилу. (Мама, благословенной памяти, похоронена рядом со своими родителями, дедушкой и бабушкой Андрон). Ты будешь рядом с бабушкиной могилой и сможешь там помолиться. С неохотой я приняла его совет. Всю ту ночь я чувствовала крепкую связь с бабушкой Фрумой Рохль.
На следующее утро мне позвонила моя близкая подруга и соседка Молли Исби (которая позже вышла замуж за рава Лейба Гурвича, благословенной памяти, главу Гейтсхедской ешивы в Англии). «Ракома, я хочу попросить тебя об особой услуге. Ты знаешь, что Мими, которая живет у меня, через два дня уезжает в Штаты. Ее прадедушка и прабабушка похоронены на Масличной Горе. Ее мама написала ей, сказав, чтобы она посетила их могилы, которые находятся совсем рядом с могилами твоей мамы, бабушки и дедушки. Мими очень хочет поехать сегодня на Масличную Гору, но не знает, где находятся могилы. Не могла бы ты выделить время, чтобы поехать с ней? Она возьмет такси, которое нас подождет и потом отвезет нас домой. Я тоже хочу поехать с вами».
На мгновение меня как громом поразило. Казалось, бабушка Фрума Рохл спустилась с Небес, чтобы устроить так, чтобы я посетила ее могилу именно в тот день, когда я так сильно этого хотела.
«Молли, — сказала я, — не говори больше ни слова. Как только Мими и ты будете готовы, просто позвони мне».
В 15:00 такси ждало перед нашим зданием. По дороге на Масличную Гору я рассказала Молли и Мими о том, как накануне вечером слушала письмо дяди Янкева Лейба о бабушке Фруме Рохл и о своем огромном желании сегодня посетить ее могилу. Они были поражены таким поворотом событий. .
Когда мы приблизились к Масличной Горе, я сказала Мими: «Я знаю, что ты встречалась с прекрасным молодым человеком. Но теперь ты уезжаешь. Означает ли это, что ты порвала с ним?»
Мими сказала мне, что вопрос еще не решен. Тогда я сказала ей: «Мими, я официально принимаю тебя в свою семью — теперь ты тоже можешь молиться на могиле моей бабушки».
Мими не уехала через два дня, как планировала. Молодой человек, с которым она встречалась, позвонил ей и попросил отложить поездку.
Через шесть недель она стала невестой.
Перевод рав Берл Набутовский